Читать онлайн книгу "Валентайны. Девочка счастья и удачи"

Валентайны. Девочка счастья и удачи
Холли Смейл


Mainstream. Романтика
У сестер Валентайн – Хоуп, Фейт и Мерси – есть все: слава, успех, деньги и красота. Но больше всего Хоуп мечтает о любви, и ради нее девушка готова пойти на что угодно. Вот только реальная жизнь совсем не похожа на кино. Даже если ты – Валентайн…





Холли Смейл

Девочка счастья и удачи


Посвящается Отом.

Это всегда будет собачья жизнь.



Holly Smale

THE VALENTINES: HAPPY GIRL LUCKY



Originally published in English in Great Britain by HarperCollins Children’s Books.



Печатается с разрешения издательства HarperCollins Publishers Limited.



The author asserts the moral right to be identified as the author of this work.



Холли Смейл мечтала стать писателем с пяти лет, когда обнаружила, что книги не растут на деревьях, как яблоки. Любовь к интересным историям обеспечила ей много приключений в жизни: она работала моделью, вела уроки у детей в Японии, занималась связями с общественностью и с рюкзаком за плечами путешествовала по двадцати четырем странам мира. Окончила университет Бристоля, имеет диплом по английской литературе, написала магистерскую диссертацию по Шекспиру.

Серию о Валентайнах с нетерпением ждали во всем мире после успеха серии книг о девушке-гике, международного бестселлера, проданного суммарным тиражом более трех миллионов экземпляров во всем мире и переведенного на тридцать языков; эта книга также получила премию детской литературы «Уотерстоунз» в категории прозы для подростков и аудитории Young Adult.

«Девочка счастья и удачи» – первая книга новой серии, рассказывающая о жизни девочек из знаменитой семьи Валентайн.

Это история Хоуп.



Text copyright

© Holly Smale 2019

© Т. Артюхова, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2020




1




СЦЕНА ПЕРВАЯ: СВЕТ. КАМЕРА. МОТОР. РИДЖЕНТС-ПАРК, ЛОНДОН, ВЕСЕННЕЕ УТРО.



Пятнадцатилетняя ХОУП стоит спиной к восходящему солнцу, голубое шелковое платье развевается на легком ветру. Ее волосы сияют, у нее идеальная осанка, и уже по первому кадру легко определить, что именно она – главная героиня этого фильма. Напротив нее – ПРЕКРАСНЫЙ ЮНОША.



ЮНОША

(очарованно)

Мы никогда с вами прежде не встречались, но я чувствую себя так, будто мы уже давно знакомы.



ХОУП

Вы тоже кажетесь мне смутно знакомым.



ЮНОША

(еще более очарованно)

Вы верите в судьбу, прекрасная незнакомка?



ХОУП

(смущенно)

Конечно, верю. Все в жизни происходит неслучайно.



ЮНОША

Тогда… может быть, вы – мой счастливый случай?



ЮНОША протягивает руку. Начинает играть музыка Teddy Bear’s Picnic.



ХОУП

Это все происходит так… би-и-и… быстро.



ЮНОША

Но мы ждали этого всю свою жизнь. А теперь… би-и-и… возьмите меня за руку, и вместе мы… би-и-и… би-и-и… би-и-и…



БИ-И-И…


Моргая, я смотрю на протянутую мне руку.

– Желаете что-нибудь добавить? – продолжает Юноша, еле заметно зевая. – Есть шоколадный соус и шоколадная крошка. Клубничный соус и орехи – за дополнительную плату. Карамельный соус или соус со вкусом ириски. За дополнительную плату могу предложить также кусочки шоколада или кусочки ириски, или…

Я вздыхаю. Он совершенно не знает своей роли.

Только что я была прекрасной героиней, которой суждено сбежать со своей второй половинкой, и вдруг оказалась на свидании с работником фабрики Вилли Вонки. Как обычно, мой вариант мне однозначно нравится больше.

– Да, пожалуйста… – Я снова улыбаюсь, а машина за моей спиной опять начинает сигналить. – А вообще-то, нет. Мне нравится без всего.

– Тогда с вас один тридцать.

Я улыбаюсь еще шире, чтобы на щеках появились ямочки, и протягиваю деньги, глядя на него через прилавок самым многозначительным взглядом; пускаю в ход весь свой актерский талант, чтобы передать целый комплекс сложных чувств (за такую игру обычно получают премии).

Юноша смотрит мне в глаза.

– Еще десять пенсов.

– Упс… – Наверное, я слишком сильно хлопала ресницами, поэтому ошиблась. – Вот, пожалуйста.

Наши пальцы соприкасаются, и я смотрю на них, ожидая молнии или нескольких искр, ну, или хотя бы обычной левитации. Но замечаю только, что под ногтями у него грязь, на щеках – прыщи, а фартук измазан шоколадом. А на мне, вообще-то, черные джинсы и свитер с блестками (к тому же, кажется, сейчас начнется дождь), так что реальность оказывается беспощадна к нам обоим.

Но здесь очевидно скрыт большой потенциал. Просто мне нужно поскорей разработать этот удачный киносюжет.

– А кстати, – начинаю я, а машина тем временем продолжает сигналить, – кто вы по знаку?..

– Хоуп! Что ты там делаешь? Ты сказала, что тебе просто нужно в туалет. У тебя запор или что? Быстро садись в машину, а то мы уедем без тебя!

Окей, но слова «туалет» точно не будет в первой сцене моего фильма. И «запор» я, конечно, тоже сразу вычеркиваю.

Юноша смотрит, что происходит за моей спиной, и тут его глаза расширяются от изумления при виде огромной шикарной машины.

– Вау, – говорит он уже совершенно бодрым голосом, – это…

– Ага. – Я отступаю на шаг. – Спасибо вам огромное за это прекрасное мороженое, о незнакомец. Я буду хранить его вечно, до тех пор пока оно не растает или не будет съедено.

Быстро (пока он не отвел от меня глаз) распускаю хвост и красиво взмахиваю своими черными кудряшками. Потом поворачиваю голову и смотрю через плечо долгим зачарованным взглядом.



ХОУП

Боюсь, теперь я вынуждена вас покинуть, но эти минуты буду помнить всю жизнь.


– Ну, пока! – весело кричу я ему и машу рукой на прощание.



ЮНОША

Прощайте, девушка моей мечты. Никогда больше мое мороженое не будет прежним.


Юноша-с-Мороженым пристально смотрит на меня; его лоб перерезает глубокая складка.

– Пока?

Я чувствую, как меня захлестывает волна удовольствия. В следующий раз, когда я сюда заскочу, он точно меня узнает, признается мне в вечной любви, ну и т. д., и т. п.

Этот парень очень похож на Того Самого.

– Хоуп, ну ты и тормоз! – почти ласково кричит моя сестра. – Иди сюда быстро!

– Иду, – кричу я в ответ.

Затем направляюсь к машине, и голубое платье, которого на мне нет, красиво развевается позади меня на ветру.

Конец сцены.




2


? Рак: 21 июня – 22 июля

Раки, ваш природный талант – налаживать связи с окружающими. Сегодня Меркурий и Венера у вас в четвертом доме, значит, вам особенно важны дом, семья, корни или родители. Используйте свои способности, чтобы стать с ними еще ближе.



Я Хоуп, что означает «надежда», и я – главная героиня этой истории.

Почти шестнадцать лет назад мои родители взглянули на мое сияющее новорожденное личико и подумали: «Эта девочка будет ясной, как радуга, как восход и как поцелуй в конце фильма. Эта девочка будет прыгать там, где все остальные будут просто идти, и будет стараться во всем видеть только лучшее; ей никогда не придется искать просвет в тучах, потому что в ее жизни не будет даже облаков».

И знаете что? Это прекрасно сработало. Где-то глубоко во мне таится надежда, она пустила корни в мою сущность, как маленькая вишневая косточка или даже как большая косточка авокадо. Хотя моя самая старшая сестра закопала свое имя в землю, а затем ушла от него так далеко и так быстро, как это вообще возможно.

Похоже на… наверное, на картошку.

– Ты вообще в порядке? – огрызается Мерси (чье имя означает «милосердие»), когда я осторожно забираюсь на заднее сиденье лимузина, благоговейно выставив перед собой драгоценное мороженое, Его Мороженое, Созданное Им Мороженое! – Нет, правда, Пудель, это не риторический вопрос, это реально попахивает диагнозом.

Вывернув голову и прижавшись носом к стеклу, с грустью смотрю на удаляющийся фургон с мороженым. Иногда прощаться так тяжело.



ХОУП

До новых встреч, моя шоколадная любовь.



Музыка становится громче.



КОНЕЦ СЦЕНЫ.


– Не называй меня Пуделем, – огрызаюсь в ответ, повернувшись лицом к сестре и облизывая мороженое. – Ты ведь знаешь, что мне это не нравится.

– Тогда, может быть, Пу-у-у… Пук? – Мер со вздохом кладет ноги в сапогах на высоких каблуках на сиденье рядом со мной. – Воняет, неприлично на публике и вечно рушит все планы.

– Я не такая.

– Такая.

– Нет!

Я показываю ей язык, она делает вид, что не замечает. Мерси семнадцать, и она невероятно гламурна; сегодня ее черные волосы собраны в тугой пучок, на губах – красная помада, а одежда вся черная: шелковая блузка, пальто с капюшоном, кожаные брюки.

Сиденья в автомобиле тоже из черной кожи, а потому всякий раз, когда она двигается, на всю машину разносится громкий скрип. Может быть, таким образом приветствуют друг друга души несчастных коров…

Мне вдруг становится ужасно смешно.

– У тебя разжижение мозгов? – ворчит Мер, ковыряя идеальный красный лак на ногтях. – Или беспричинные истерики – побочный эффект того, что у тебя в башке совершенно пусто?

– Мерси, прошу тебя, – встревает Эффи, оторвав взгляд от своего фитнес-браслета, – оставь Хоуп в покое. Ничего не случится, даже если мы немного опоздаем.

А все потому, что, пока я росла со своим именем внутри, а Мерси – без единого следа своего имени, шестнадцатилетняя Фейт, что означает «вера», всегда гордо несла перед собой свое имя как факел: добра, мила и очаровательна.

Кроме того, она всегда красива.

Знаю, что это не черта характера, но если бы Эффи была героем фильма, это непременно было бы отражено в сценарии. На ее лицо все обращают внимание в первую очередь, в отличие от нее самой.

Это совершенно неразумно, и, когда через годик я расцвету и стану выглядеть как она, собираюсь использовать это преимущество по полной.

Разбитые сердца, куда ни глянь.

– Ничего подобного, – фыркает Мерси, пристально глядя на меня, – потому что в воскресенье у меня есть дела поинтереснее, чем смотреть, как моя противная младшая сестра строит глазки этому прыщавому продавцу мороженого.

– Во-первых, – терпеливо объясняю я ей, – я не строила глазки, а смотрела загадочным взором, цель которого – пленять и очаровывать. А во-вторых, его прыщи, очевидно, скоро пройдут, потому что я видела на щеках много корочек. Что, съела?

Я победно скрещиваю руки на груди.

Мерси закрывает лицо рукой, а Эффи говорит:

– Мы подъезжаем к воротам, пожалуйста, перестаньте цапаться, ну хотя бы на… сорок пять секунд. Будьте так добры. Веселые выражения лиц на…

Машина скрипит колесами, останавливаясь.

– Йо-хо-хо, – кричит Макс, распахивая дверь и с улыбкой просовывая в машину свою коротко остриженную голову. – Кажется, три ведьмы на денек отвратились от своих метел. В чем секрет, мои болтушки?

Все, что нужно сказать вам о моем девятнадцатилетнем старшем брате, – это то, что он слишком буквально воспринимает свое имя.

– Какого черта…

– Что за слова, Русалочка? – смеется Макс, перелезая через сестру и усаживаясь в противоположном углу машины; из его драных джинсов торчат загорелые коленки. – Ты не рада видеть меня, сестричка? Конечно, рада. Точно рада. Смотри, как расплывается твое лицо в улыбке при одном взгляде на меня.

Он наклоняется вперед и пальцами растягивает губы Мерси в страшную, как из фильма ужасов, улыбку.

Она щиплет его в ответ.

– Ну почему же ты так меня раздражаешь?!

– Кто знает… – Макс откидывается на сиденье и ленивым жестом заводит скрещенные руки за голову, размышляя над вопросом. – Хочется сказать, что это дар богов, но не буду врать: я просто брал по ночам специальные уроки. Они хорошо тренируют такие навыки.

Потом он широко зевает, так что становятся видны все его зубы, гланды и ниточка слюны; и не теряет при этом своего очарования.

– А что значит «отвратились»? – спрашиваю я, наклонившись к нему.

– Это когда происходит что-то отвратительное, Медвежонок. – Брат улыбается и взлохмачивает мои кудряшки. – Кстати, должен предупредить: там просто тьма журналюг и папарацци. Но не трусьте, сестрички, я уже там побывал и закинул им кое-что на закуску. Как мы все держимся друг за друга, подставляем друг другу плечо в это тяжелое время и так далее, и тому подобное…

Он злорадно улыбается, а Фейт с Мерси переглядываются.

Так вот почему на Максе зеркальные солнцезащитные очки, хотя сейчас дождь, уже разошедшийся не на шутку. (На самом деле и до этого мои волосы уже не сияли на солнце – это был просто результат работы отдела спецэффектов в моем мозгу.)

– Боже, Макс, – шипит Мерси, очевидно, злясь на то, что первая не додумалась так поступить, – ты так стремишься к славе?

– Боже, Мер, – весело смеется он, – ты так завидуешь?

Машина делает последний поворот.

В животе становится щекотно от волнения. Ведь так важно взять все возможное из любой подходящей ситуации.

Привычным движением приглаживаю волосы и подкрашиваю губы. Если бы мне кто-нибудь только сказал, что сегодня здесь будут папарацци, я накрасилась бы гораздо тщательнее, позаботилась бы о том, чтобы даже сквозь тонированные стекла были видны мои изящные черты.

Машина плавно останавливается. Мы с братом и сестрами обмениваемся взглядами, на минуту действительно сплоченные тем, что ждет нас снаружи.

– На старт? – спрашивает Фейт, покусывая накрашенные губы.

– Внимание, – подхватываю я, стараясь не показывать своей радости. – Мы все внимание; зоркие, как орлы. Или кто там бывает еще более зорким? Ястребы?

Мерси закатывает глаза, натягивает на голову капюшон черного пальто и молча кивает.

Макс опускает очки на глаза.

– И… марш!

Мы одновременно распахиваем задние двери огромного черного лимузина.

На нас обрушивается шквал щелчков и вспышек.

– Валентайны! Это Валентайны!

Щелк. Щелк.

– Сюда! Макс, Фейт, Мерси, посмотрите на меня!

Щелк, щелк, щелк.

– Поговорите с нами! Вы можете рассказать, что произошло? Какие новости? Как Джульетта?

– Дети, что вы можете нам сказать? Сюда, посмотрите сюда!

Щелк.

– Поговорите с нами! Фейт! Фейт! Дамы, сделайте печальные лица для снимка!

Щелк, щелк, щелк, щелк.

Ведь я забыла вам кое-что рассказать.

Наша мама в реабилитационном центре.

И мы одна из самых знаменитых семей на планете. Династия кинозвезд, насчитывающая уже четыре поколения.

Наверное, когда я знакомила вас с нами несколько минут назад, мне стоило начать с фамилии, то есть с того имени, под которым нас знает весь мир.

Мы Валентайны.




3


Вы не узнали меня, правда?

Все в порядке, я этого и не ожидала. Мне еще нет шестнадцати, и это значит, что мне еще целых четыре месяца будут недоступны ни слава, ни деньги, ни роли в кино, ни награды, ни вечеринки, ни модные рестораны, ни дизайнерская одежда и обувь: это Семейное Правило!

Следовательно, у меня еще есть время потренироваться.

Когда меня наконец выпустят к моим преданным обожателям, я буду уже такой талантливой и настолько гламурной, что мои всемирно известные братья и сестры просто умрут от зависти. Они будут умолять меня раскрыть им секрет моего пути к мировому успеху, чтобы попытаться повторить мои подвиги. Я буду героиней, появления которой в фильмах вы будете ждать с нетерпением, из тех, кто сделает честь любой картине, мне не придется даже проходить предварительное прослушивание, и каждый парень, которому достанется главная мужская роль, еще до конца первой читки потеряет голову от любви.

А пока я просто иду куда-то со свитером на голове.



– Можно мне уже снять это, пожалуйста?

Кажется, меня ведут за руку через огромную металлическую рамку: я слышу характерный писк.

– У меня в носу щекотно.

– Прекрати сморкаться в мой кашемир от Burberry! – Мерси тыкает меня в живот. – Тебе никогда не приходило в голову, что можно просто приклеить себе на лицо комок шерсти, Пудель? Тогда нам не пришлось бы делать это каждый раз.

Эффи осторожно снимает у меня с головы свитер, и мир снова возникает перед моими глазами: милый небольшой коттедж с серо-зеленой входной дверью, приглушающей все звуки, красивые цветочки, аккуратные живые изгороди, небольшие деревца и огромный, шестиметровый, металлический забор, закрывающий все это от внешнего мира.

– Вам недолго осталось это делать, – напоминаю я им, пока мы идем по влажной гравиевой дорожке. – Буквально через несколько месяцев я стану такой знаменитой, что вы сможете продать мои сопли на ebay за миллионы, и какой-нибудь жуткий парень, просто помешанный, купит их и вырастит из них в пробирке сопливую мини-версию меня, чтобы всегда носить ее с собой.

Мерси в ужасе рассматривает свой свитер, прежде чем убрать его в рюкзак Fendi, а Фейт смеется.

– Я купила бы себе такую вещицу, – говорит она с улыбкой и целует меня в лоб: – И носила бы ее в кармане, когда тебя нет поблизости, По.

– Интересно, сколько вообще стоит в месяц этот мамин Привилодж? – спрашивает Макс, пока Эффи набирает очередной сложный код на металлической панели в каменной стене. – Двадцать кусков в месяц? Тридцать? Это безумие!

Дверь в коттедж беззвучно открывается.

– Здесь не следует произносить таких слов, – замечает Эффи, пока мы идем по залитому солнцем коридору.

– К маме это не относится! – быстро говорю я. – Она просто очень устала.

– Конечно. Ведь это так тяжело – целый день ничего не делать, и так двадцать недель подряд. Я просто уверена, что мама совершенно без сил, ведь она то сидит в парилке, то делает косметические процедуры, то пьет зеленый чай. Бедняжка, как она вымотана!

Я рада, что Мерси это понимает. Очевидно, если бы маме не нужно было здесь находиться, ее бы тут и не было. Она была бы дома с нами, или на съемочной площадке, или устроила бы себе длинные каникулы на Мальдивах, как прошлым летом.

– Селфи! – громко требует Макс, поднимая телефон, когда мы все собираемся у знакомой двери. Я выложу пост: «Приехали навестить сумасшедшую на чердаке, LOL! Хештег: печальные_лица».

Эффи качает головой, потом откашливается.

– Мама, – ласково зовет она и стучит в дверь, – тебя не сильно утомят посетители?

Повисает долгая тишина.

Мы слышим, что за дверью передвигают мебель, расстегивают и застегивают молнии, захлопывают зеркальце. Наконец раздается слабый голос:

– Да-да, думаю, все в порядке. Заходите, мои дорогие.

Мы толкаем дверь и оказываемся в огромном сьюте.

Вокруг все безупречно и однообразно, как в старом черно-белом фильме. Даже огромные букеты в вазах, которыми заставлены все поверхности, строго серебряного и белого цветов.

Мама лежит на кушетке, мастерски поставленной под луч солнечного света. На ней белая шелковая просторная пижама, и у нее идеальный макияж. Светлые волосы с платиновым оттенком аккуратно причесаны, глаза закрыты, и одна ладонь аккуратно прижата ко лбу. Я под впечатлением. Мама умеет себя эффектно подать.

– Боже, вы что, издеваетесь? – громко вздыхает Мерси.

– Мои дорогие! – Ее ресницы дрожат, серебристые глаза открываются и смотрят в потолок. – Как хорошо, что вы пришли. Я так по всем вам скучала! До самых костей, до самой глубины моего… ох…

Я сажусь на кушетку рядом с ней.

– Мамочка, – говорю я, пытаясь ее обнять, – мы тоже скучаем! Как ты? Ты уже ходила гулять в поле? Нужно сходить, ведь ты Телец, и прогулка – идеальная оздоровительная процедура для твоего душевного спокойствия.

– Правда? – спрашивает мама, поглаживая мою голову кончиками пальцев, и я отодвигаюсь подальше, чтобы дать ей больше места. Она с трудом встает на ноги.

– О боже.

Она тщательно разглаживает складки, которые появились на ее шелковой пижаме из-за моего напора, потом смотрит на меня.

– Хоуп, дорогая, – говорит она, немного хмурясь, – ты должна сидеть прямо. Иначе у тебя будет кривая спина, а в твоем возрасте это уже очень трудно исправить.

Я хватаюсь за этот знак внимания.

– Извини.

– Фейт. – Мама скользит по комнате и берет лицо Эффи в свои руки: – Любимая, ты пользуешься кремом, который я тебе дала? У тебя большие поры. Не забывай, что эти камеры с высоким разрешением увеличивают каждый недостаток.

– Да, каждый вечер, мам. Честное слово.

– Умница.

Теперь очередь Макса.

– Дорогой, как дела в Барбикане? Я понимаю, у привидения нет слов, но все-таки это важная роль. Я постаралась задействовать кое-какие связи, но, боюсь, в основном все зависит от твоих актерских качеств.

У брата начинает дергаться левый глаз.

– Все в порядке. В смысле, я умираю до того, как поднимается занавес. О чем еще можно мечтать?

Мама ничего ему не отвечает и поворачивается к Мерси.

– Эти кожаные брюки смотрятся на тебе потрясающе, дорогая. Но ты не думаешь, что четырнадцатый размер сядет лучше? Кажется, в двенадцатом тебе неудобно.

От напряжения у Мер двигаются желваки.

– Спасибо, они прекрасно сидят.

– Да, конечно. – Мама вяло улыбается. – Я просто беспокоюсь о тебе.

– Правда? Приятно для разнообразия.

Повисает тишина.

– Мама, – Фейт резко делает шаг вперед, – наверное, тебе стоит отойти от окна. Макс притащил сюда папарацци, а у них очень мощные камеры.

Мама сразу выпрямляет спину.

– Ох, – вздыхает она, приближаясь к окну и распахивая пошире шторы, – настоящие коршуны. Никакого личного пространства! Никакого уважения к частной жизни! Неужели эти койоты умеют только брать, брать и брать и хотят, чтобы мы давали, давали и давали?!

Мерси, Фейт и Макс переглядываются, приподняв брови.

– Да, это странно, – иронизирует Мерси.

Мать встает так, чтобы свет хорошо падал на ее высокие скулы, потом задумчиво смотрит вдаль, и в ее серебристых глазах появляется блеск.

– Вы случайно не видели там никого из LA Times?

– Не-а, – ухмыляется Макс. – Но я видел кое-кого из The Telegraph. Ведь как раз эту газету читает бабушка, правда?

Мама резко задергивает шторы и делает шаг назад.

– И… как она поживает?

– Она хочет знать, почему ты живешь здесь, а не дома с детьми, – говорит Мер, уставившись на свои алые ногти. – Вообще-то, мы все хотели бы получить ответ на этот вопрос, когда у тебя вдруг появится свободная минутка.

– Ах, дорогие мои, – говорит мама с нежной улыбкой, – так мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. Я обязательно справлюсь с этим недугом, обещаю вам!

Она аккуратно садится на кушетку, изящно скрестив ноги.

– А сейчас, боюсь, я слишком устала. На два часа у меня назначена встреча с одним уважаемым травником, так что…

В наступившей тишине Мерси выразительно смотрит на свои часы. Сейчас нет еще и десяти утра.

– Конечно, – говорит Эффи, покусывая нижнюю губу. – Тебе нужно прийти в себя, мам. Увидимся в следующее воскресенье, да?

Поддавшись минутному порыву, я снова бросаюсь к маме.

– Сейчас ретроградный Нептун, – шепчу, уткнувшись ей в шею, пока она пытается устроиться на пышных подушках. – И это объясняет все! Так что не забывай о свежем воздухе, избегай красного цвета и спрячь это себе в наволочку.

Мама не успевает ничего сказать, а я уже сую ей в руку мешочек с лавандой, целую ее в щеку и выскальзываю из комнаты.

Я прекрасно завершила эту сцену.




4




МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: ПРИЕМНАЯ В РЕАБИЛИТАЦИОННОМ ЦЕНТРЕ


– Ну, – говорит Макс, когда мы в растерянности переглядываемся, – все прошло гораздо хуже, чем ожидалось.

Фейт кивает.

– И что будем делать?

– Совсем у нее, что ли, стыда не осталось?! – Мерси трет нос. – Это было жалко. Трагично. Грустно.

Мы все отлично исполняем свои роли, внимательно читаем общий сценарий, как в идеально сделанном ситкоме – лауреате премии «Тони».

– Так трагично! – с чувством соглашаюсь я, стараясь одновременно сжать все их шесть рук в знак поддержки. – Так грустно. Последняя мамина съемка в романтическом фильме была такой напряженной и требовала от нее столько усилий, что теперь она просто испещрена. Кажется, папе уже пора поскорее приехать из Лос-Анджелеса.

Макс напряженно смотрит на меня.

– Хоуп, – говорит он, внимательно вглядываясь в мое лицо, – ты имела в виду «измождена», а не «испещрена». Мама в этом центре не потому, что покрыта какими-то точками или надписями. Но ты ведь понимаешь, что происходит на самом деле, правда? Ты же не веришь, что…

– Эффи, – радостно начинаю я, – это хороший вопрос. Что же мы будем делать? Надо вместе поразмыслить и придумать, как оставаться веселыми. Нам надо следить, чтобы мама была счастливой до тех пор, пока папа не вернется домой, потому что счастье – это же самое главное на свете! Конечно, помимо любви. У вас есть идеи?

Макс, Мерси и Фейт уставились на меня.

– У меня нет, – быстро говорю я, потому что они смотрят излишне выжидающе. – Вам тоже нужно подумать. Я не могу все делать одна.

– Вот черт, – вздыхает Макс. – Из чего ты сделана-то, По? Тебя что, собрали на кукольной фабрике, завернули в розовую упаковку и случайно оставили у нас на пороге?

– Хочешь сказать, что меня удочерили? – спрашиваю я в замешательстве. – Потому что, если это правда, значит, ты совершенно не чувствуешь подходящего момента.

Я подскакиваю от тихого покашливания. Нереально красивый блондин с глубокими карими глазами переминается с ноги на ногу за нашими спинами.

Видите, что происходит, если хоть на минуту упустить из виду мяч? Твоя вторая половинка может незаметно проскользнуть в тот момент, когда ты даже грудь вперед не выставляешь. Я быстро приглаживаю волосы, широко распахиваю глаза и втягиваю в себя щеки, чтобы скулы казались острее.

Ох, это непросто.

Макс громко смеется.

– Не думаю, что они переложили туда пузырчатой упаковки, Пушистик.

Ну, знаете. В следующей жизни я хочу родиться самым старшим братом или самой старшей сестрой, чтобы давать Максу всякие глупые прозвища на глазах у его вторых половинок.

– Могу я помочь вам с транспортом? – вежливо спрашивает мой новый избранник, слегка наклонив голову. – Мы можем предложить вам на выбор разнообразные варианты: «бентли», мотоциклы и…

Вау, у него есть власть и высокая квалификация. Спорим, он смог бы вызвать для меня спасательный вертолет, если бы я лишилась чувств в его объятиях и все такое прочее.

– Вы думаете, мы сюда приплыли? – огрызается Мер.

– Нас ожидает машина, – быстро вставляет Эффи, одаривая его невыносимо шикарной улыбкой. – Но все равно спасибо.

Мой избранник краснеет, смотрит на мою среднюю сестру и начинает моргать так, будто из нее сыплются искры (хотя она даже не накрашена, в бесформенном оранжевом худи и неоново-желтых легинсах), и я сразу отправляю его в разряд отвергнутых.

Он провалил собеседование.

Следующий.

– Валентайны! – кричит толпа, когда металлическая дверь снова открывается. – Что случилось? Как Джульетта? Когда она выйдет отсюда? Можете сказать нам что-нибудь? Ну хоть что-то!

У меня есть наносекунда на то, чтобы улыбнуться им самой загадочной на свете улыбкой кинозвезды, а потом у меня на голове снова оказывается свитер Мерси.

– Это переутомление? – сквозь пушистый ворс до меня доносятся крики журналистов. – Депрессия? Сумасшествие? Полная психическая невменяемость?

– Документы о разводе уже подписаны? Что вы скажете об информации, что ваш отец уже помолвлен с другой женщиной?

– Джульетта будет на премьере своего фильма в следующие выходные?

– Какого бренда на вас сапоги?

Этот последний вопрос, очевидно, обращен к Мер, потому что все мы, кроме нее, обуты в кроссовки и на них сложно не заметить логотип Nike.

Мерси замирает на месте, а я от любопытства начинаю крутить головой в свитере, пока наконец не выглядываю немного наружу через рукав.

Медленно, сверкая глазами, моя старшая сестра поворачивается лицом к толпе.

– Это, – холодно говорит Мер во внезапно повисшей тишине, – сугубо частное дело. Хотя мы и живем под постоянным светом прожекторов, мы такую жизнь не выбирали. Мы вам ничего не должны, как и вы – нам. Пожалуйста, постарайтесь это запомнить… – Она на секунду замолчала. – Мы всего-навсего тинейджеры, которые стараются держаться, несмотря на мамину болезнь…

Голос Мер срывается, ее подбородок дрожит, а глаза наполняются слезами. Журналисты не издают ни звука, диктофоны застыли в воздухе.

Я с изумлением смотрю на сестру.

– Пожалуйста, – продолжает Мерси дрожащим голосом, – позвольте нам справиться со своим горем в спокойствии и хоть несколько минут побыть обычной семьей, кем мы на самом деле и являемся.

Она часто моргает, потом отворачивается, но все успевают заметить, как по ее левой щеке скатывается одинокая слеза.

– Gucci, – тихо добавляет она. – На мне сапоги Gucci, но не понимаю, с какой стати вам это так важно.

И скрывается в лимузине.

Как только дверь захлопывается, я стягиваю свитер с головы и обнимаю сестру за шею.

– О, Мерси, – шепчу я, неуклюже прижимаясь к ее уху в порыве чувств, – пожалуйста, не волнуйся. Мама поправится. Она вернется домой со дня на день. Это все просто дурацкие слухи. А мы всегда есть друг у друга. Я так тебя люблю и…

И тут я слышу взрыв смеха.

– Ну и лисица же ты, – наконец выдавливает из себя Макс, снимая темные очки и вытирая глаза. – На секундочку почти одурачила меня, Русалка. Боже, это было классно.

Мне становится дурно, и я отодвигаюсь подальше.

Мерси вытирает со щеки ту единственную слезинку своим красным ноготком и демонстративно стряхивает ее.

– Это семейное. – Она с улыбкой пожимает плечами. – У нас большой талант изображать из себя тех, кем мы не являемся.

Она смотрит на улицу через затемненное стекло.

– Ну и чего мы ждем? Черт возьми, поехали уже наконец.




5


? Рак: 21 июня – 22 июля

Марс и Сатурн сегодня мечут громы и молнии, а потому вы ощущаете легкое беспокойство. Но приятный сюрприз для вас уже в пути, так что используйте эту энергию и смело идите вперед!



На следующее утро заголовки во всех газетах гласят:



ГОРЕ У ВАЛЕНТАЙНОВ!



Там красуются большая фотка лица Фейт (светящегося из-за оранжевого капюшона), фотографии Мерси и Макса гораздо меньшего размера и расплывчатый снимок мамы, задумчиво смотрящей в окно.

И (о-о-о!) кусочек моей левой руки в углу!

И если бы кто-то меня спросил, я бы сказала, что мой локоть прекрасно смотрится.



– Кажется, вчера у вас был выдающийся денек…

Наша домработница, Мэгги, сначала выложила на стол все газеты, а потом приготовила нам сытный завтрак. Сейчас она пьет кофе, стоя при этом над нашей плитой Aga, и спокойно смотрит на то, как мы набиваем себе рты.

– Правда? А ну-ка слушайте! – Макс засовывает в рот целое яйцо, размахивая статьей размером на всю передовицу газеты. – Так, сейчас.

Он забирается на стул и торжественно расставляет руки.

«После нескольких месяцев молчания, последовавших за тем событием, когда известный афроамериканский режиссер Майкл Риверс решительно бросил свою жену, вчера было подтверждено абсолютное психическое расстройство ныне одинокой Джульетты Валентайн, одной из любимейших британских звезд театра и кино…»

Я закатываю глаза, а Мэгги хмурится.

– Макс…

– Погоди, Мэгз, дальше – лучше. «Мерси Валентайн, восходящая звезда и мисс Длинный Нос, чьи глаза вчера красноречиво наполнились слезами…»

– Я не виновата, что твоих слов там нет, – пожимает плечами Мер, решительно отпихивая круассан. – Если ты не хотел, чтобы кто-то тебя затмил, то мог бы, вообще говоря, и не звать туда всю эту прессу.

– Ты позвал прессу? – Мэгги хмурится и выкладывает на стол очередную порцию яиц. – Бога ради, зачем ты это сделал?!

– Они все равно писали о маме, – оправдывается Макс, – и я подумал, что лучше им услышать об этом от нас.

– Хочешь сказать: от тебя, – поправляет Мерси.

– Это все такая глупость! – встреваю я и с осуждением мотаю головой, потому что мой рот набит тостом. – Откуда только они берут эти дурацкие слухи?! А еще называют себя профессионалистами!

– Нет, По, не называют, потому что такого слова нет. – Макс снова обращается к статье. – Так, что у нас тут еще? «Настоящая красавица Фейт Валентайн, подружка поп-звезды Ноа Энтони, рассказала нам все, не говоря ни слова…»

– Пожалуйста, перестань, – говорит Эффи, потягивая апельсиновый сок. – Это просто токсично.

– И все-таки ты нравишься им больше всех, – смеется Макс. – Кажется, тебе придется поддерживать эту репутацию с носом, Русалочка, если хочешь оставаться в центре внимания. – Он пинает Мерси ногой под столом и быстро отпрыгивает на другой стул, чтобы она не смогла в ответ ущипнуть его. – Давайте посмотрим, что там пишут сегодня о Валентайнах онлайн.

Он берет в руки i-Pad и откашливается.

– Бабушка, без комментариев… Мама, дива из высшего света, сейчас, кажется, проигрывает… Папа выходит на первое место… Дети – бесталанные и никчемные…

– Макс.

– Целый век особого положения… титулованные лентяи, проживающие деньги прошлых поколений…

– Макс!

– Интересно, что эти люди о себе возомнили…

– Хватит, Макс! – кричит ему Мэгги.

Макс сразу садится на место.

– Прости, Мэгз. По крайней мере, папа сказал им (цитирую): «Поцелуйте мой американский зад» – может быть, хоть это немного тебя утешит.

– Не удивляюсь, что он так сказал, – весело замечаю я, слизывая с пальцев черносмородиновый джем. – В смысле, я никогда в жизни не слышала большей чуши. Они всегда делают такие мерзкие выводы! Ха-ха-ха, не журна-листы, а журна-глисты, правда?

Победоносно смотрю на остальных, но все усердно заняты едой.

– Ну ладно, – спокойно продолжает Мэгги, протирая губкой плиту, – боюсь, сегодня вечером меня не будет. Бен приехал на каникулы, так что я взяла отгулы до конца недели.

Макс, Мерси и я сразу начинаем коситься на Фейт.

Бен – сын Мэгги, и он влюблен в Эффи с тех пор, как им обоим было по шесть лет: тогда он всюду ходил за ней по пятам и в знак безграничной преданности приносил ей на съедение гусениц. Мне это всегда казалось очень романтичным, но она никогда их не ела.

– Правда? – Фейт заливается краской и старается не смотреть на нас. – И как ему новая школа на севере? Наверное, вы очень по нему скучаете.

– Да, правда, – кивает Мэгги, вытирая руки кухонным полотенцем. – Но ему нравится жить с отцом в Эдинбурге, и я стараюсь этого не показывать. Знаю, я необъективна, но мне кажется, он становится ужасным сердцеедом. Все девушки в шахматном клубе приготовительного колледжа сходят по нему с ума.

Макс и Мерси хихикают.

– Как вы, должно быть, им гордитесь, – говорит Фейт, бросая на них испепеляющие взгляды.

– Как гордитесь, – хрюкая, соглашается Мерси. – А он все так же помешан на игре в «скрэббл»? Помните, какой запас слов у него был специально для игры: типа «благоухающий», «морока» и тому подобное? Помнишь, Эфф?

Наверное, здесь стоит добавить, что Бен – низкий и костлявый, с вьющимися мышино-серыми волосами на косой пробор. Когда я видела его в последний раз, он отпустил тонкие усики и постоянно поглаживал их, как будто, чтобы привлечь удачу.

– М-м-м, – говорит Фейт, играя ложечкой, – уже не очень помню. Это было так давно.

Мер и Макс начинают рисовать в воздухе усы и играть на воображаемых волынках, пока Мэгги наконец их не одергивает.

– Хотите сами готовить себе сегодня ужин, а, Аббатство Даунтон?

Они тут же успокаиваются, ведь никто из нас не умеет готовить.

– Как я уже хочу наконец стать знаменитой, – говорю я, глядя на заметки в газетах сияющими глазами. – Интересно, какую чушь они будут писать обо мне. Потому что пока, даже если на меня нападут зомби, в газетах появится только мой обглоданный локоть.

– Да ладно, – морщится Мер. – Если зомби когда-нибудь вторгнутся в Англию, ты обязательно влюбишься в самого мерзкого из них, Пудель.

– О Прекрасный Зомби! – кричит Макс, делая вид, что залезает себе в грудь и разбрасывает по столу невидимое содержимое. – Вот мое сердце, оно твое навеки! Делай с ним все что хочешь!

Мер начинает пускать слюни и изображать, что хватает и съедает мое сердце.

– Немного романтики никому не повредит, – строго говорит Мэгги, а мои брат и сестра снова хихикают. – В общем, молодежь, ведите себя прилично. Не хочу, чтобы здесь рыскали газетчики, пока я буду колдовать над суперсекретным рецептом пастушьего пирога.

С этими словами она надевает кардиган и выходит.

– Немного романтики не повредит, – выдавливает Макс, как только за ней закрывается дверь. – Только если в этом не замешана нежить, пожирающая людей.

– Я уверена, малышка, что зомби тоже полюбит тебя, всю, до кончиков ногтей, как люблю тебя я, – говорит Фейт, наклоняясь ко мне и целуя в щеку. – Как все мы.

– Ага, до кончиков ногтей и до кишочков.

– Знаете что? – говорю я, когда после очередного взрыва смеха мои сестры и брат встают наконец из-за стола. – Если б я действительно влюбилась в зомби, уверена, наша великая любовь преодолела бы все препятствия. Это был бы потрясающий блокбастер с шикарной любовной линией, и мои поклонники платили бы миллионы, чтобы его посмотреть, вот так.

– Не волнуйся, сестренка, – отвечает Мер с улыбкой, засовывая в рот остатки круассана. – Не сомневаюсь, однажды ты наконец встретишь парня, у которого будет отсутствовать добрая половина мозга.

Теперь они допивают напитки и проверяют телефоны. Поэтому я вскакиваю с места и начинаю делать то же самое.

– А теперь чем займемся? Давайте вместе посмотрим какой-нибудь фильм. Может быть, «Наше сердце»? Мы его сто лет не смотрели.

Именно на съемках этого фильма встретились мама с папой: эпическая, масштабная любовная история, которая разворачивается в Лондоне во время Второй мировой войны. Я, правда, посмотрела его вчера вечером, но если это сделал один, то не считается.

– Прости, Пудель, – говорит Макс, дожевывая тост и направляясь к лестнице, – но мне нужно выучить роль на целых три строчки. На всякий случай, если Второй посланник сломает ногу.

Я с надеждой смотрю на Эффи.

– Не сегодня. – Она вздрагивает, когда начинает вибрировать ее телефон. – Ноа на несколько недель уезжал в турне по Европе, значит, теперь он должен рассказать мне во всех подробностях обо всем, что он там ел.

Тогда я без особой надежды поворачиваюсь к Мерси.

– Ни за что на свете и ни за какие коврижки, – зевает Мер. – Это скучный фильм, ты прилипала, и я пойду еще посплю. Иди, поиграй со своим Зайчиком, или как там его зовут.

Когда я была маленькой, у меня был воображаемый щенок, и мои сестры и брат до сих пор думают, что напоминать мне о нем круто, хотя я уже много лет с ним не играю, что естественно.

– Его звали Лучик, – с возмущением отвечаю я. – И если вы подождете минутку, может быть, мы…

Нет, они все уже разошлись.




6




РИЧМОНД, СОЛНЕЧНОЕ УТРО ПОНЕДЕЛЬНИКА



Камера пролетает над огромным, массивным особняком из красного кирпича, с пятнадцатью спальнями и бассейном в середине большого сада. Он окружен деревьями и высокой стеной, длинная подъездная аллея, посыпанная гравием, ведет к входной двери, а в глубине сада змеятся веселые ручейки.



ХОУП, пятнадцать лет, смотрит в большое окно; на ней футболка с надписью I LOVE YOU A LATTE и светло-голубые джи…



Пауза.


Быстро (пока не исчез этот приятный свет) я бегу в прачечную, копаюсь там в куче одежды, отбракованной Мерси на прошлой неделе, и наконец нахожу потрясающий черный комбинезон Chloе; он немного мне великоват, и на груди у него пятно, но он гораздо лучше подходит для этой сцены.

В восторге натягиваю его, завязываю на талии поясом от пальто, цепляю в прихожей пару замшевых розовых туфель Prada на высоченном каблуке; под действием вдохновения нахожу в кармане пиджака Мер ярко-красную помаду Dior, мажу губы и быстро бегу обратно вверх по лестнице.

Итак, продолжаем.



Хоуп смотрит в большое окно, на ней комбинезон от Chloе, на губах красная помада. Она выглядит шикарной, при этом свободной и непринужденной, как будто в любой момент может просто сесть на диван. У нее идеальная осанка и задумчивое выражение лица.



КРАСИВЫЙ ЮНОША шагает по длинной подъездной дорожке.



ЮНОША

(поднимает голову)

Надо же, я столько раз ходил по этой дорожке и никогда раньше не видел эту девушку!



ХОУП

(с удивлением)

Надо же, я столько раз стояла у этого окна и никогда раньше не видела этого юношу!



ЮНОША

Прекрасная девушка, откройте мне окно, поговорите со мной!



ХОУП

Что?



ЮНОША

(делает жесты руками)

Откройте окно!



ХОУП

А!



Она открывает окно.



ХОУП

(продолжает)

Простите, я вас не слышала. Я была погружена в мысли о поэзии и сосредоточилась на чем-то очень далеком. Подождите!



Начинают играть скрипки. Она бежит вниз по лестнице и открывает дверь. Несколько секунд они смотрят друг на друга.



ЮНОША

Мне почему-то кажется, что мы с вами уже где-то встречались.



ХОУП

И все-таки в вас столько всего неизведанного.



Он наклоняется. Они це…


– Хоуп! – доносится сверху крик Мерси. – Сними немедленно мой комбинезон и прекрати прятаться у окна, ты не снимаешься в дурацком ужастике.

И она хлопает дверью.

Я вздыхаю (я снимаюсь в романтическом фильме, да будет тебе известно) и иду в свою комнату, чтобы переодеться. Ведь со дня на день здесь может неожиданно оказаться красивый разносчик газет или какой-нибудь потрясающий доставщик продуктов из «Хэрродс», но я не буду стоять у окна и не смогу его очаровать. И за эту роковую ошибку буду потом всю жизнь винить свою старшую сестру.

Снова оказавшись в своих джинсах, я роюсь в телефоне, чтобы прочитать более подробный гороскоп. Вдруг телефон пищит, и на экране всплывает кричащий заголовок: «Неужели любовь мертва?! Всеми любимая пара рассталась! Мы в слезах!», а рядом – фото моих родителей в их лучшую пору. Я сразу же закрываю этот бессовестный журна-глист-ский кликбейт.

Потом меняю местами постеры из фильмов на стенах так, чтобы огромный плакат с целующейся парой оказался как раз напротив моей кровати. У вселенной есть свои тайные пути, но, может быть, она реагирует на прозрачные намеки?

Я так же осторожно перебираю свои бесценные сокровища: «хлопушку» со съемок классического немого кино с моей прабабушкой в главной роли – «Это случилось не здесь!», бабушкины шелковые перчатки из «Вечернего дождя», длинный, украшенный драгоценными камнями меч, с которым мама была в фильме «Губительницы», и режиссерское кресло из папиного фильма «Волны времени», получившего Золотой глобус. (Но, честно говоря, я не особо понимаю, за что он получил эту премию: он о флоте, и там совершенно нет любовной линии.)

С улыбкой поправляю старую маленькую фотографию моих дедушки и бабушки по отцовской линии (они лучезарно улыбаются перед своим очаровательным ярким домиком в Новом Орлеане), чтобы они не чувствовали себя выброшенными за борт.

Включаю «Наше сердце», чтобы оно громко звучало на заднем плане, потом беру телефон и нажимаю кнопку быстрого набора.

– Привет! – звучит в трубке глубокий американский голос. – Это Майкл Риверс. Если вы звоните по рабочим вопросам, свяжитесь сначала с моим агентом в First Films. Если нет, не стесняйтесь и оставьте сообщение после сигнала.

Пи-и-и.

– Пап, привет, – начинаю трещать, увеличивая громкость фильма еще на два деления и выставляя вперед телефон, чтобы звуки начинающейся перестрелки были отчетливо слышны. – Как там твои съемки? Ты, наверное, уже почти закончил?

Тереблю его старое режиссерское кресло пальцем ноги.

– Ну, в любом случае, мне кажется, тебе пора все это сворачивать и скорее возвращаться домой, хорошо? Идеально было бы к пятнице. А еще: можешь привезти мне со съемок какой-нибудь дорогущий уникальный сувенир? Например, туфли главной героини. Шестого размера, но, думаю, при необходимости я сумею ужаться и до пятого.

Провожу пальцем по павлинам на обоях и бесцельно выхожу в коридор.

– Так, значит, увидимся в конце недели? Счастливого тебе пу…

И тут вижу в окно, что по подъездной дорожке ползет огромный серебристый «мерседес», а за ним следуют пять машин гораздо меньшего размера, синего, красного и черного цветов, и я совершенно точно их не узнаю. Святые гороскопы, это же сюрприз, посланный Сатурном! Приятный сюрприз! Слава богу, я всегда смело иду вперед.

– Мне пора, – говорю я и отключаюсь.

Затем (с заученным изяществом) встаю прямо у окна, смотрю вдаль и придаю своему лицу крайне задумчивое выражение.



Готовность через пять, четыре, три, две…


Потом, крепко держась за перила, слетаю вниз, все еще на высоченных розовых каблуках (Мер велела мне снять ее комбинезон, но она ни слова не сказала про обувь).

Оставшиеся несколько секунд использую для упражнений по тренировке драматического дыхания, которым меня обучила Эффи: вдыхать животом побольше воздуха, потом выдыхать его с громким «ш-ш-ш», следом «а-а-ах!» и «ха-ха-ха»…

– Прекрати! – вдруг говорит строгий голос по ту сторону входной двери. – Что ты делаешь? Мы не в зоопарке.

Распахнув огромную дверь, я широко улыбаюсь и раскрываю руки для объятий.

– Бабушка! Какой приятный сюрприз! Я не знала, что ты приедешь!

Мне в руки сбрасывают изумрудно-зеленое бархатное пальто.

– Да, – холодно произносит бабушка, оглядывая прихожую. – Хотя мне кажется, ты могла бы об этом подумать.




7


Конечно, вы знаете леди Сильвию Валентайн.

Но, чтобы помочь своей очень занятой команде по кастингу, скажу, что в жизни она почти такая же, как в своих пятидесяти шести фильмах: маленькая, строгая, с серыми глазами, светлыми волосами с платиновым отливом, всегда собранными в пучок, и испепеляющим взглядом. С той только разницей, что в реальной жизни она сама пишет себе слова и выражения лица, а потому часто бывает еще менее приветливой.

– Как поживаешь? – спрашиваю, заученно целуя воздух (чмок-чмок), чтобы не оставить у нее на щеках пятен от красной помады, позаимствованной у сестры. – Ведь еще не среда, правда? Ты же обычно приезжаешь по средам? Привет, Женевьева! Ты тоже здесь! Какое прекрасное дополнение.

Помощница моей бабушки молча кивает, стоя позади нее.

– Дорогая, ты слишком возбуждена, – отрезает бабушка и опирается на трость. – Постарайся вести себя более апатично, особенно в столь ранний час. Эта беспричинная радость жизни в американском стиле очень утомляет.

– Но я же наполовину американка, – весело заме- чаю я.

– Да, я всегда помню об этом неприятном факте.

Бабушка стряхивает с парчовой юбки несуществующую пылинку и оглядывает нашу просторную темную прихожую, слегка наморщив нос.

Приходится признать: у нее идеальная осанка.

– Твои капризные брат и сестры дома? Или можно предположить, что сейчас они где-то носятся сломя голову, как и подобает толпе подростков, оставшихся без родительского присмотра?

Я поднимаю голову. Над перилами показывается взъерошенная голова Мерси, ее глаза расширяются от удивления, и она быстро исчезает.

– Ну-у-у… – говорю как настоящая подруга, стараясь не смотреть на бабушку, – боюсь… их… сейчас… нет дома… так что…

– Пожалуйста, спускайся! – кричит бабушка, даже не поднимая глаз наверх. – Думаю, это Мерси?

На секунду воцаряется тишина, а потом Мер начинает, громко топая, спускаться по лестнице.

– Фейт! – кричит она через плечо. – Макс! Бабуля Ви приехала.

У бабушки слегка дергается один глаз: «Бабуля Ви» не относится к числу ласковых обращений, которые она одобряет.

Через несколько секунд появляется Фейт. И, клянусь, я здесь ничего не редактировала, но прямо вместе с ней появляется солнечный луч, он играет на ее юбке и волосах так, будто исходит из нее самой. К сожалению, он делает то же на ее легинсах цвета электрик, оранжевых лямках от спортивного лифчика и огромной кислотно-зеленой футболке, а всем этим деталям лишний свет совершенно не нужен. Она и так уже выглядит как упаковка фломастеров.

– О, – говорит Эффи с милой улыбкой, перегибаясь через перила, – привет, бабуль. Мы перенесли наш урок на сегодня? Я как раз собиралась на большую пробежку, но ничего страшного. Пойду, возьму вместо этого учебники?

Мерси закатывает глаза.

С тех пор как ей исполнилось шестнадцать, Фейт проходит с бабушкой какие-то секретные уроки, наверное, «Как жить вечно, став бессмертной и всемирно любимой богиней, звездой киноэкранов».

Что нам точно известно, так это то, что Мерси не дают таких уроков.

И мне страшно интересно, будут ли преподавать это мне.

– Не сегодня, Фейт, – отрывисто отвечает бабушка, отстукивая свои слова для солидности тростью на каменном полу. – Нам нужно обсудить более насущные вопросы: например, как эта семья докатилась до того, чтобы попасть сегодня утром на все передовицы таблоидов, как какие-нибудь жуткие звезды мыльных опер.

Она говорит слово «мыльный» так, будто ей сейчас пришлось это мыло проглотить, и мы с Эффи виновато смотрим друг на друга.

Мер поднимает вверх подбородок.

– Это все Макс, – решительно заявляет она. – Он сказал им, что мы там будем. Я просто…

– Да-да, – прерывает ее бабушка взмахом бледной руки, унизанной кольцами. – Думаю, мы все знаем, что ты делала, Мерси. И где же ваш брат?

Теперь мы все пожимаем плечами: ряды смыкаются.

– Позвольте мне кое-что вам разъяснить. – Бабушка крепко сжимает губы. – Мы не популярные музыканты и не звезды реалити-шоу. Мы не бьюти-блогеры или, как там их еще называют, ютюберы. Мы не показываем на публике свое грязное белье ради удовольствия масс.

Наверное, сейчас не лучший момент, чтобы говорить ей, что Макс девять месяцев назад завел собственный канал, где уже больше 600k-подписчиков, и там он раз в неделю открыто высказывает свое мнение обо всем подряд, даже если не находит важных тем. А это слово – «бьюти-блогер» – вообще заставляет думать о людях, разгуливающих с губной помадой наперевес.

– Мы актеры, – разъясняет бабушка своим тихим театральным голосом. – Мы артисты. И раз, как выяснилось, я не в состоянии помешать вашей матери выбрасывать эмоциональные игрушки из своей коляски, то, по крайней мере, не позволю вам еще больше позорить фамилию Валентайн.

Женевьева кивает, закрыв глаза, будто в молитве.

– Моя мать основала эту династию сто лет назад, – продолжает бабушка свою красивую речь, мастерски переходя на громкий театральный голос, – не для того, чтобы ее потомки все разрушили из-за какой-то неприглядной семейной драмы! Достаточно ли ясно я выражаюсь?! ВАЛЕНТАЙНЫ ВСЕГДА ИГРАЮТ С ДОСТОИНСТВОМ.

Это наш семейный девиз, но она произнесла его каким-то непривычным тоном.

Мы получили заслуженную кару.

– Прости нас, бабушка, – в один голос говорим мы. – Мы так больше не будем, бабушка.

Не знаю, почему я извиняюсь: я не имею ко всему этому совершенно никакого отношения, – но мне так приятно на минутку представить, что имею!

– Итак, – заключает бабушка, – я предприняла необходимые шаги.

Она еле заметно кивает головой.

На улице начинают открываться двери остальных машин, и в дом входят десятки людей: гламурные, дорого одетые мужчины и женщины, нагруженные огромными сумками, коробками, светом, камерами, вешалками с одеждой. Кажется, такой сигнал мог услышать только большой брат.

– Бабушка! – кричит Макс и сбегает вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. – Какая радость! Я как раз разбирал свои слова для новой серьезной роли на сцене (вдохновленный тобой, о наш матриарх) и думал: «Интересно, что сейчас делает бабушка?», а вот как раз и ты.

Мерси делает вид, что ее сейчас вырвет.

– Да, – кивает бабушка, не реагируя на их поведение. – Я так и думала, что ты сейчас должен появиться, Максвелл.

Мы с братом и сестрами начинаем кружить вокруг тех, кто, очевидно, является съемочной группой. Они выглядят очень официально (на тысячу миль опережают тех папарацци, которые кричали, толпились и валялись на земле вчера перед реабилитационным центром).

– Но, – с удивлением спрашиваю я, – кто они такие?!

– Журнал Variety, – строго смотрит на нас бабушка. – Иными словами, операция по минимизации ущерба.




8


Вот теперь все закрутилось.

– Обложку нужно снимать в гостиной, – объявляет бабушка, пока все собираются, заполняя прихожую дизайнерскими сумочками и блестящими туфлями. – Я выросла в этом доме и знаю, что в этой комнате в это время суток самое подходящее освещение.

– Леди Сильвия, мы думали, может быть, в саду? – нервно бормочет невысокая женщина в бежевом тренче. – Там такая приятная тропинка среди де…

– Да, в гостиной, – кивает бабушка, как будто соглашаясь с предложением. – На фоне бордовых шелковых китайских обоев. Будет идеально. И не забудьте спросить у них об их смешанном происхождении, пожалуйста. Это интервью должно главным образом осветить непохожесть современных Валентайнов, правда?

За несколько секунд они битком забивают нашу самую неиспользуемую комнату. В углу установлены вешалки с дизайнерской одеждой, антикварные туалетные столики завалены сумками с косметикой, мраморная каминная полка заставлена всевозможными средствами и приспособлениями для волос, а у наших огромных витражных окон в круг ставятся мощные осветительные приборы.

Внезапно люди оказываются повсюду: кто-то показывает Фейт варианты одежды, кто-то обливает лаком для волос уже выпрямленные волосы Мерси, а кто-то жалуется, как трудно подобрать подходящий тональный крем под цвет кожи Макса.

– Как хорошо, что у меня нет проблем со своей маскулинностью, – весело замечает он. – Иначе меня взбесило бы предположение, что я неидеален.

Кажется, это самое волнующее и важное событие из всех, что происходили со мной до сих пор, и это лишь тонкий ломтик невероятного блеска той прекрасной жизни, которая будет у меня вскоре.

Мэгги просовывает в дверь голову, и я радостно машу ей с того места, где терпеливо сижу в углу, ожидая своей очереди.

– Мы будем звездами с обложки! – в восторге объясняю я ей. – Со статьей на восемь страниц, представляющей новое поколение Валентайнов! Бабушка все устроила! Какой приятный сюрприз, правда?! Мне кажется, это лучший на свете подарок!

– Лично я предпочла бы новую посудомойку, – говорит Мэгги, проводя рукой по спинке стула. – Господи, я же никогда не вытираю здесь пыль!

Как завороженная я смотрю на случившийся хаос. Для меня очень важно впитать все до мелочей, потому что в ближайшем будущем, вероятно, у меня будут фотосъемки каждое утро, интервью каждый полдень и…

О-о-о! Ассистент фотографа такой классный!

Невысокий блондин, сейчас он наклонился над какой-то коробочкой, так что над брюками виднеется краешек его голубых трусов. Конечно, именно так я и встречу своего единственного! В собственном доме! В нашей гостиной! Это уже второй приятный сюрприз, посланный мне мирозданием!

Лучше пойти и поговорить с ним до того, как случится моя полная гламуризация. Мне нужно знать, что ему нужна именно я настоящая.



ЮНОША

(завороженно)

Не знаю, кто вы, прекрасная девушка, но я только что поднял взгляд от этой своей коробки и сразу же без ума влюбился.


Выпрямив спину, я подкрадываюсь к нему сзади.

Потом небрежно прислоняюсь к стене, откидываю голову назад, разглаживаю свою футболку с надписью I LOVE YOU A LATTE и откашливаюсь.

– Эй, привет, а кто вы по зна…

– П-привет, – мямлит он, протягивая руку Эффи. – П-приятно о-ознакомиться… П-пруятно у-узнакомиться… П-приятно… Черт!

Мой избранник заливается краской и выходит из комнаты.

Еще одно провальное интервью на роль главного романтического героя. Честно говоря, в последнее время очень плохо с кадрами. Не теряя присутствия духа, я начинаю рассматривать вешалки с одеждой, которую можно одолжить на время съемок.

– Я вчера прочитала, что матери там все переделывают, – шепчет кто-то с другой стороны вешалок. – Нос, грудь, глаза, щеки, колени. Вот почему никто не видит ее: они меняют в ней детали одну за другой, как в старом автомобиле.

– Колени? – выдыхает кто-то в ответ. – А разве так бывает?

– Конечно, бывает. К тому же горячему муженьку нужны другие колени, помоложе, не такие дряблые, если ты понимаешь, о чем я.

– Как это грустно, когда исчезает природная красота. Это как смотреть на яблоко, которое портится в корзине для фруктов. Дочка, которую мы нарядили в золотое, взяла лучшее с обеих сторон, правда? Посмотри, какое лицо! Но вялая, как кочан капусты. Всегда одинаковая.

Чувствую, что у меня горят щеки; моя любимая Эффи не капуста! Это редкое, исключительное сочетание красоты и доброты! К тому же мамины коленки очень бодрые. Я их обе видела.

– Вообще-то, – продолжает второй голос, очевидно, отпаривая брюки, – кого мне действительно жаль, так это старшую сестру. Что за нос. Что за тени на глазах в стиле девяностых. А ведь она была очень классной в свое время. Помнишь то шоу?

– О боже, правда? Но ее нельзя винить… Как думаешь, она…

– Здравствуйте! – Я решительно раздвигаю ряды одежды и просовываю внутрь голову, доверительно улыбаясь. – Если вы не слишком заняты, может быть, теперь вы и меня подготовите к съемкам? Также, если хотите, можете получить мой автограф.

Делаю шаг вперед и вручаю им свои заранее подписанные фотки.

Главным образом потому, что я профессионалист, Валентайн и всегда должна вести себя с достоинством, я, конечно, не могу врезать своим потенциальным обожателям за то, что они снова разносят мерзкие слухи о моей семье. Но все-таки Мерси – моя старшая сестра, и только я имею право говорить о ней гадости.

– Извините, – говорит более высокая, уставившись на меня, – а вы кто?

– Хоуп. – Я решила немного покружиться, чтобы они могли на глаз сразу снять с меня мерки. – Самая юная из Валентайнов, а скоро стану и самой знаменитой. Конечно, я в самом конце вашего списка, но можете не беспокоиться. Я уже прекрасно обучена тонкому искусству беатификации, поэтому во всем вам помогу.

Они с ужасом смотрят друг на друга, потом, наверное, решают, что я не могла услышать их разговора, и заметно расслабляются.

– Беатификация – это ведь процедура, которую совершает папа римский, чтобы сделать кого-то святым?

– Ага, – кивает вторая. – Но, конечно, в этом нет никакого вреда.

– От меня точно не будет никакого вреда, – уверяю я их с сияющей улыбкой. – Наоборот, вы увидите, что я совершенный паразит в этом деле!

В полном восторге я выбираю шикарное фиолетовое платье от Веры Вонг.

Сначала мы немного пробуксовываем (с одной стороны мои волосы стали слегка волнистыми, сзади появились более тугие локоны, а спереди – распушенные прядки), но потом они сдаются и просто собирают все в хвост. Шесть минут они тратят на то, чтобы подобрать правильный тональник, а потом спасают положение толстым слоем бронзера. К этому добавляются сверкающие фиолетовые тени, помада и золотой хайлайтер (это просто бомба!).

Я тем временем репетирую свой выход перед зеркалом: закусываю губы и улыбаюсь, делаю загадочный взгляд, смотрю восхищенно и смущенно и т. д. Этот ассистент фотографа будет волосы на себе рвать, когда поймет, что я существую, а это случится буквально с минуты на минуту. Я – потрясающее явление.

Сияя, наконец направляюсь к моим сестрам и брату.

Они стоят все вместе и переливаются в свете ламп: Фейт в золотом, Мерси в серебряном, а Макс в бронзовом.

– А вот и я! – говорю затаив дыхание и втискиваюсь между ними. – Простите за задержку. Не волнуйтесь, уже можно начинать.

Втягиваю щеки, выпячиваю грудь и поворачиваюсь так, чтобы казаться совсем плоской.

– Снимаем!

В наступившей тишине мои сестры и брат смотрят на меня.

Потом – друг на друга, затем – на бабушку.

Следом – друг на друга, потом – на фотографа.

И опять – на меня.

– Хм-м-м, – говорит Макс.

– По, – говорит Фейт.

– Идиотка, – говорит Мерси.

– Хоуп, – бабушка хмурится, обращаясь ко мне со своей позиции, прямо за спиной фотографа, – я думала, ты все понимаешь. Ты не будешь участвовать ни в съемках, ни в интервью.

Я смотрю на нее.

– Но…

– Ты знаешь правила. Тебе еще нет шестнадцати.

Чувствую себя так, будто моего персонажа убили за несколько секунд до того, как начинается заставка фильма.

– Но мне будет шестнадцать с минуты на минуту! – в отчаянии выдаю я, поплотнее прижимаясь к остальным и расставляя локти в стороны, чтобы они не могли меня оттуда убрать. – Ну, в смысле, это же совсем скоро. Мой день рождения меньше чем через четыре месяца. К тому моменту, как выйдет журнал, мне уже точно исполнится шестнадцать!

– Боюсь, это не обсуждается, – говорит бабушка, оглядываясь по сторонам. – Маргарет, пожалуйста, выведите мою младшую внучку из комнаты, пока… в дело не пущено слишком много эмоций.

– Нет! – Я загораживаюсь Максом как щитом. – Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста!

Брат сочувственно мне улыбается, но потом отдирает меня от себя и выводит из их группы. Затем Мэгз тащит меня через комнату, а я разбрасываю на ходу свои подписанные фото.

Эмоции? Ну, я вам покажу эмоции!

Набрав в грудь побольше воздуха, сжимаю кулаки, поднимаю голову и готовлю голосовые связки к максимально драматическому выходу: свет, камера…

– ЭТО НЕСПРАВЕД…

Дверь захлопывается у меня перед носом.




9




МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: КЛАСС


Два часа спустя мы с друзьями сидим на задней парте в классе, без конца обмениваясь возмущенными записками и обсуждая эту ужасную несправедливость. Оливия просто не может в это поверить, а Сильвия очень мне сочувствует; Мэдисон призывает к восстанию, но она всегда слишком эмоционально реагирует, не обращайте внимания.

В конце концов мы немного остываем, и наш разговор возвращается к обычным темам: вечеринки, наряды, учителя и новый мальчик, который только недавно пришел к нам в школу. Очевидно, в нем нет ничего хорошего (у него проницательные зеленые глаза), но он постоянно смотрит на меня через весь класс. Мы все подозреваем, что где-то в глубине у него скрыты интересное прошлое и доброе сердце.

И Оливия такая: «Ах, Хоуп, ну когда ты наконец поймешь?!»

– Хоуп.

А София такая: «Вы просто созданы друг для дру- га».

– Хоуп.

И только мне это совершенно не очевидно, потому что…

– Хоуп!

Я подпрыгиваю от неожиданности и, моргая, смотрю на мистера Гилберта.

– А?

– Ты слушаешь или мне перенести этот занятный урок на улицу и учить там белок, потому что это им нужно готовиться к предстоящим экзаменам?!

Непросто же вам будет научить их держать ручку!

– Я слушаю, – и я начинаю импровизировать: мы, актрисы с мировым именем, должны находить выход из любой неожиданной ситуации. – В… 1052 году Вильгельм Завоеватель провозгласил себя законным правителем английского престола, и так началось нормандское завоевание Англии!

– В 1052 году? – хмурится мистер Гилберт.

– В 1053-м? 54-м? 55-м?

С каждым разом его древние кустистые серые брови поднимаются все выше и выше.

– 56-м? 57-м? 58-м? 59-м? 60-м?

Брови все продолжают двигаться.

– В 61-м? 62-м? 63-м? 64-м? 65-м? 66-м?

Перестают двигаться.

– В 1066 году!

– Прекрасно. Я рад, что мы наконец добрались до этой даты, Хоуп. Жаль только, что сегодня утром у нас химия, а не история.

Я смотрю на красный учебник, лежащий передо мной на столе.

Если бы только Оливия, или София, или Мэдисон, или Новый Мальчик указали мне на эту мелкую деталь… Но, увы, они этого не сделали. Главным образом потому, что я никогда не ходила в школу. Я занимаюсь одна с учителем в нашей библиотеке, и никого из моих друзей на самом деле не существует… Вот поэтому им и сложно было предупредить меня сейчас.

– Ага, – киваю я.

Интересно, а что отвечает мама, когда не слушает, что ей говорят?

– Дорогой, я просто многозадачна.

– Давайте сначала проверим, можем ли мы справиться с одной задачей, – говорит мистер Гилберт, на секунду закрывая глаза. – И потом решим, можем ли браться сразу за несколько. И, пожалуйста, не называйте меня «дорогой».

Он выглядит усталым, и это странно, потому что еще пару лет назад он учил всех Валентайнов, а теперь осталась только я. Казалось бы, эта работа гораздо легче.

– Может быть, продолжим? – покашливает мистер Гилберт. – Мы пишем молекулярную формулу элементарного звена в квадратных скобках, вставляя n там, где…

Я начинаю блуждать глазами по комнате.

Не могу поверить, что я здесь, в окружении тысяч книг с бежевыми, коричневыми и сопливо-зелеными обложками, хотя могла бы быть там, рассказывая Variety историю всей своей жизни! И зачем будущей кинозвезде вся эта информация?! Ведь меня же не будут спрашивать про элементарные звенья для статьи в Vogue Japan, правда?

Скучным взглядом скольжу по безвкусным обоям, окнам, книгам…

Наконец останавливаюсь на маленькой картине, написанной маслом в темных серо-коричневых тонах; раньше я никогда не обращала на нее внимания, потому что в те времена еще не изобрели нормальных ярких красок.

– Она умерла? – решительно спрашиваю я. – Или спит?

Мистер Гилберт отрывается от своих поли-чего-там и вытирает лицо.

– Кто?

– Эта женщина. Та, которая лежит в лодке.

Всматриваюсь внимательнее. У нее длинные светлые волосы, ее глаза закрыты, она осыпана цветами, люди плачут… Наверное, я уже ответила на собственный вопрос.

– Это Элейн, – говорит мой учитель измученным голосом. – Она была влюблена в рыцаря Ланцелота, но он любил королеву Гвиневру, жену короля Артура.

Он говорит это спокойным тоном, как будто не понимая, что это самое интересное из всего, что он мне рассказывал.

Я наклоняюсь к нему.

– А что случилось потом?

– Ее заперли в башне, и на нее было наложено заклятие – она могла смотреть на мир только через зеркало.

– А потом?

– Ланцелот ехал верхом по дороге, и Элейн повернулась, чтобы рассмотреть его.

Мистер Гилберт неспособен правильно подать даже самую простую историю.

– Зеркало разбилось, и она умерла.

У меня забилось сердце и взгляд затуманился.

– Это самый… прекрасный… и романтический… фильм… который я…

– Это не фильм, Хоуп. Это «Волшебница Шалот» Альфреда лорда Теннисона; мы проходили эту поэму в прошлом месяце. Вы вообще хоть что-то слушали?

М-м-м… нет.

Честно говоря, я слышала много скукотищи про рожь и ячмень и решила, что это поэма на тему овощей, о таком маленьком луке. Вот именно поэтому так важны правильное название и видеоряд.

Я назвала бы ее «Любовница Ланцелота мертва», и это было бы круто.

– Ну хорошо. – Мой учитель вздыхает и качает головой. – Где мы остановились? Атомы водорода, Хоуп. Сколько у них электронов?

Убейте меня.

– Пять?

Мы с мистером Гилбертом на одной волне: он явно тоже не прочь меня убить.

– Один. И так как им нужен еще один, чтобы заполнить первую оболочку, они ищут другие доступные атомы, чтобы вступить с ними во взаимодействие; а это означает, что они слабее и менее стабильны…

– А что если дело не в этом? – Я наклоняюсь вперед и тыкаю пальцем в страницу. – Вдруг они так созданы, мистер Гилберт, чтобы быть с другими атомами? Что если они этого хотят? Может быть, это их атомное предназначение?

– Что-то вроде того, – кивает учитель с неожиданно довольным видом. – Но только применительно к химии. Очень хорошо.

Я сияю от радости, хотя очевидно, что я говорила о самой себе.

– Итак, – продолжает он, – и пероксид водоро…

Слышится тихий стук в дверь.

– О нет! – вскрикиваю я и вскакиваю на ноги. – Это, наверное, кто-то из Variety хочет прервать такие важные уроки! Они поняли, что я – неотъемлемая часть интервью и без меня у них ничего не получается. Какой неожиданный поворот! Что же мне делать?

Появляется голова Эффи.

– Простите за вторжение, мистер Гилберт. – Потом она смотрит на меня с кислой миной. – Ничего не вышло, По. Я изо всех сил старалась уговорить бабушку, но… ты ведь знаешь, какая она. Если тебе станет легче: я не могу ответить ни на один вопрос, чтобы Макс и Мерси не прервали меня.

Я со вздохом сажусь на свое место.

– По крайней мере, ты не острик.

Фейт моргает.

– Острик?

– Да, – печально киваю я. – Моя собственная семья подвергла меня острикизму.

– Ты имеешь в виду: остракизму?

– Ну да, я так и сказала.

Полностью открыв дверь, Фейт со смехом и шуршанием (на ней блестящий золотой наряд) идет ко мне через комнату и целует меня в лоб.

– Ты моя любимица, – шепчет она мне на ухо.

– Все наконец закончилось? – с надеждой спрашиваю я, приглаживая хвостик. – Можно мне выйти? А… ассистент фотографа пока не ушел? Я просто подумала, что… ему может понадобиться… помощь. С его маленькой черной коробочкой или другими фотоштуками.

По здравом размышлении я готова дать ему второй шанс.

Не всех же можно очаровать с первого раза!

– Мы пока не закончили, – говорит Фейт, слегка скривившись. – Они просто… – Она протягивает мне пакет с моими мятыми джинсами и футболкой. – Солнышко, им нужно отдать платье.

Я в отчаянии смотрю на прекрасное фиолетовое платье от Веры Вонг.

Неужели даже химию я не могу учить в безупречном виде?

Со вздохом прячусь за полкой, битком набитой книгами, и влезаю обратно в свои джинсы и футболку. «Четыре месяца, всего четыре месяца, но, честно, если моя семья не перестанет привлекать к себе столько внимания, к тому времени мы уже прилично поизносимся».

Я отдаю сестре прекрасное платье.

– Хочешь замутить что-нибудь сегодня вечером? – спрашиваю, когда Фейт уже направляется к двери. – Может, посмотрим вместе «Волны времени»? А потом можем расспросить папу обо всем, что происходило за пределами съемочной площадки, и узнать, почему же там нет ни единого поцелуя.

– Я бы с радостью. – Эффи слегка улыбается. – Но Ноа готовит для нас ужин, так что мне нужно оказаться у него раньше, чем газеты начнут копаться в его вещах в поисках доказательств, что мы расстались.

Покорно киваю. Ведь я знаю: Макс будет в театре, а Мерси поедет развлекаться.

– Круто, – говорю, когда дверь уже закрывается. – Это круто.

В такие моменты мне действительно не хватает Лучика.

– Ну хорошо, – говорит мистер Гилберт, похлопывая по учебнику. – На чем мы остановились? Пероксид водорода.




10


? Рак: 21 июня – 22 июля

Юпитер проходит в вашем знаке, что принесет вам удачу и рост. Но как водный знак при восходящих Рыбах вы можете на этой неделе ощущать себя особенно чувствительными, а потому постарайтесь избежать ненужных столкновений и найти гармонию.



Не могу назвать эту неделю образцовой. Честно говоря, если бы по моим дням с понедельника по четверг поставили фильм, я бы не дала ему больше одной звезды («Где сюжетная линия? В каком направлении развиваются события?») и давно уже его выключила. Я бы попыталась спасти ситуацию, остановившись на вечере пятницы – когда была премьера маминого нового фильма (третьего по стоимости в истории кинематографа).



Во вторник утром наконец-то просыпаются Марс с Сатурном, и я получаю свой приятный сюрприз:



Прости, меня завалило снегом! Примчусь к выходным. Люблю тебя! Папа.



Ну наконец-то.

Почти на два дня позже, да, но я не буду придираться. У вселенной каждый день полно дел, так или иначе связанных с движением планет.

В любом случае папа прилетит из Америки первым классом днем в пятницу, как раз вовремя, чтобы забрать маму из реабилитационного центра, отправиться с ней за новым платьем и слегка перекусить в The Ivy, а потом вместе приехать на церемонию. В этот момент произойдут великое единение семьи, фотосессия и официальное заявление, которое уничтожит все слухи и вправит мозги папарацци.

Очевидно, я тоже должна там быть.

Маме было тринадцать, когда она впервые пошла на премьеру. У нее на прикроватном столике есть фото, где она стоит рядом с бабушкой на красной дорожке – худая, немного смущенная и сияющая (на два года точно моложе, чем я сейчас), и если это не доказательство того, что одна звездная вечеринка никак не повредит мне в жизни, то не знаю, какие еще нужны доказательства.



– Нет, – говорит Макс, когда мне наконец удается выловить его в пятницу вечером. Его почти не было дома всю неделю, и я понятия не имею, чем он занимался, потому что его роль длится ровно двадцать шесть секунд. – Не-а.

Я открываю рот.

– Не получится.

– Но…

– Не-а.

– Если бы только…

– Не, никак.

– Я только хочу…

– Не-е-ет!

Мой брат ест арахисовое масло прямо из банки и смеется. Он размахивает ложкой у меня перед носом, как дирижер – палочкой.

– Но ты даже не знаешь, что я хочу сказать!

– Знаю, Пудель, потому что ты очень прозрачно намекала на это всю неделю. Сейчас ты просто хочешь прямо высказать просьбу взять тебя сегодня на премьеру «хоть на секундочку», потому что тебе уже совсем почти шестнадцать, а маме было только тринадцать, и вообще мы все уезжаем без тебя, и это нечестно, «говорю тебе, это нечестно, нечестно, нечестно».

– Пф-ф-ф, – говорю я, с достоинством выходя из кухни, – я собиралась сказать «это нечестно» только два раза. Идиот.

Поднимаюсь по лестнице и встаю перед дверью в комнату Мер.

На секунду мне кажется, что я вижу маленькую девочку с глупой улыбкой, безумной прической, как у кудрявого облака, и без одного носка. Я моргаю и решительно стучу в дверь.

– Ну что там? Я занята.

Моя старшая сестра неожиданно стала совой: она спит весь день, пропадает всю ночь, а о ее передвижениях каждое утро сообщают таблоиды. В четверг заголовки гласили, что она «немилосердно прожигает жизнь».

Я быстро собираю все свои актерские таланты.

Как говорила мама, когда готовилась играть Анну Болейн в «Олд Вике»: нельзя притворяться, что ты Обреченная королева, можно только в нее превратиться, найти способ влезть в ее шкуру и так и ходить. Фейт называет эту актерскую технику «быть апельсином». Сестра говорит, что если можешь убедить себя, что ты апельсин, значит, ты кого угодно можешь убедить в чем угодно.

– Ой, – смотрю в замочную скважину, – ты там готовишься к сегодняшнему приему, да? Я тоже. Так сложно правильно одеться на премьеру, правда? И так важно сделать нужный акцент!

Тишина, потом дверь открывается.

– Ты никуда не идешь!

– Вообще-то, иду.

Хоуп, ты апельсин.

– Утром я была у мамы, и она мне разрешила, так что…

– Прекрати прислоняться к дверным косякам. – Мерси сердито смотрит на меня. – Это не выглядит небрежно. И никто не давал тебе разрешение, потому что в пятницу в клинике нет посещений, ты мелкая лгунья. Даже не надейся, что опять разрешу тебе сморкаться в мой свитер, Десперадо. Найди кого-нибудь, у кого есть лишний.

Она захлопывает дверь, и я снова стучу.

– Проваливай, идиотка.

Я не теряю решимости (этот номер прошел совершенно ожидаемо), прохожу дальше по коридору и стучу в дверь к Фейт. Мерси была просто репетицией, а Фейт – моя премьера.



СВЕТ: ХОУП, ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ…


– Ну что, – когда дверь открывается, говорю я, небрежно прислонившись к дверному косяку. – Как мы с тобой будем готовиться к шикарной вечеринке сегодня вечером? Ведь мы обе туда пое… Как, ты еще не собрана?!

Эффи смотрит на свое бесформенное кислотно-зеленое платье-футболку.

– Разве я что-то не то надела?

– Конечно, не то. Выглядишь как раздутая лягушка.

Уперев руку в бок, вхожу в ее комнату.

– Ох, Фейт, Фейт, Фейт, Фейт. Так много сырого материала, так много естественной красоты, но ты совсем не умеешь всем этим пользоваться. Боже, что о нас подумают люди?!

Эффи моргает в недоумении, а потом начинает смеяться.

– Прекрасный выход, мышонок, очень впечатляюще!

Понятия не имею, кого я должна была впечатлить, но все же киваю.

– Спасибо, – с гордостью говорю я и смотрю на часы. Сейчас семь, а вечеринка начинается в восемь. – Но нам некогда веселиться без дела, Эфф, так что давай подумаем, какие еще есть варианты. Позволь мне быть твоим гуру в мире стиля.

Сестра с виноватым видом показывает на кровать. Она завалена блестящими нарядами от Valentino, Armani, Dior, Givenchy и Chanel в голубых, розовых и фиолетовых тонах (стоимостью несколько тысяч фунтов, и все достались бесплатно), но моя сестра, как обычно, выбрала то, что выглядит как старая ночнушка.

– Снимай это, – командую я, – ты не Шрек. Вместо этого… – я беру красивое ярко-желтое платье от Эли Сааб, с лямками на шее и большим вырезом. – Надень это. Пригладь волосы. И не смей разговаривать со мной дерзко, Фейт Валентайн.

Эффи кивает, и я вижу, что ноздри у нее дрожат.

– Даже и в мыслях не было, бабушка.

Она переоделась, и я начинаю рыться в своей большой косметичке с Отвергнутой косметикой (все то, что надоело Мерси и что я собираю по всему дому). Потом наношу основу и крашу, пудрю, добавляю хайлайтер, провожу линии и достаю румяна, тени, блеск. Теперь у Эффи красивые дымчатые тени, розовая помада, огромные накладные ресницы и брови, которые гораздо больше подходят к ее форме лица, чем те, что ей дала природа.

Затем в творческом порыве разглаживаю тугие кудряшки сестры сывороткой для волос и завершаю ее образ бриллиантовой диадемой, добавив также шесть колец, восемь браслетов, ножной браслет, колье, длинные сережки и тонкий золотой пояс. И наконец пара сверкающих туфель на высоких каблуках цвета электрик, немного блестящего спрея и по три кристалла на каждую щеку. Все, готово.

Потом гордо вывожу ее из комнаты, веду по коридору и вниз по лестнице, как пони, получившую первое место на скачках.

– Господи! – из кухни появляется Мерси в черном смокинге и с винной помадой на губах. – Посмотри на себя!

– Да, – строго говорит Эффи, приподнимая свои красивые, совершенно новые брови. – Посмотри на меня: какой образ так старательно создала наша младшая сестра, в которой столько доброты и терпения.

Мерси с сомнением смотрит на меня, потом кивает:

– Хорошая работа, Пудель.

Честно говоря, я так собой горжусь, что могу лопнуть.

Мои сестры похожи на ангелов, но можно подумать, что одна – ангел света и радости, а другая – тьмы и боли (не удивлюсь, если у Мерси в черных сапогах на шпильках спрятан баллончик с перечным спреем).

– Приветик, – говорит Макс, вылетая из своей комнаты и сбегая по лестнице; на нем черные брюки и белая рубашка, и он старается на ходу завязать бабочку. – Увидимся на…

Он останавливается и смотрит на нас еще раз.

– Черт, что случилось с твоей… – Эффи смотрит на него большими глазами. – С твоей сумочкой? Пудель, к этому милому наряду ей нужна сумочка!

Быстро (боже мой, он же прав, ну я и дура) бегу в мамину комнату, хватаю там золотую с серебряной застежкой сумочку Gucci и со всех ног лечу обратно.

– Макс, а ты сегодня не работаешь? – вспоминаю я, вручая Эффи сумочку. – Ну, в своей шекспировской пьесе. У тебя же есть работа.

– Ох, – он громко кашляет и кладет себе руку на лоб, – да, я очень болен ближайшие шесть с половиной часов. Может, даже умираю. Или уже умер. Скрестим пальцы, чтобы завтра я мог по-настоящему сыграть привидение.

– Неудивительно, что тебе не дают ролей со словами, Макс, – замечаю я с сочувствием. – Ты ужасный актер. Если хочешь, я помогу тебе в этом. Могу подбросить несколько идей как профессионалист.

Макс смеется и треплет меня за щеку.

– Молодец!

– Спасибо за помощь, малышка, – улыбается Эффи; она прицепила фитнес-трекер к поясу на платье и переложила в маленькую сумочку какую-то гору вещей из своего спортивного рюкзака. Потом она целует меня, и у меня на щеке остается ярко-розовая помада.

– Ты самый полезный на свете мышонок.

Потом мои шикарные брат и сестры направляются к входной двери; они болтают, сверкают и пахнут Рождеством.

И тут я понимаю, что так погрузилась в сборы Фейт, что совершенно забыла одеться сама.

– Ребята, – кричу я им в спины, – если вы подождете мину…

Но они снова ушли.




11


Окей, редактируем неудачную сцену.

Мне достаточно нескольких секунд, чтобы перестроиться. Одна из лучших моих черт – способность видеть положительные стороны в любой ситуации. При таком развитии событий я могу акцентировать внимание на том, что в состоянии собраться спокойно, отправиться на вечеринку с собственной скоростью и гарантированно оказаться на месте достаточно поздно, чтобы устроить драматическое появление.

Эти идиоты приедут туда вовремя, да еще и на лимузине – скукотища.

Ха! Любители.

– Интересно, Мерси закрыла на два замка дверь своей комнаты? – размышляю вслух, выкладывая две салфетки на стол в столовой. – Потому что если да, то мне придется вскарабкаться на крышу оранжереи и пролезть к ней через окно, на котором некрепкая щеколда.

Беру два бокала для шампанского, дышу на них и вытираю рукавом свитера.

– Если нет, мне поможет заколка для волос.

В середине стола я ставлю пять белых свечей.

– Думаю, длинное черное Prada или короткое Calvin Klein и, конечно, ее любимые туфли на каблуках McQueen.

Наливаю два стакана апельсинового сока и кладу рядом с ними по круассану.

– А может быть, она снова что-то оставила в прачечной, но, честно говоря, сегодня мне нужно что-то без пятен от дезодоранта по всему…

– Хоуп! С кем ты разговариваешь?

Поворачиваюсь и вижу на пороге Мэгги.

– А, – смотрю по сторонам на пустую комнату. – Ну… Мэгз, практиковаться в монологах нужно как можно чаще. Так важно тонко владеть голосом в фильмах; и еще я готовлю себя к торжественным церемониям, интервью, благотворительным выступлениям, всякому такому.

К тому же «с моими воображаемыми друзьями» звучит странновато.

При взгляде на то, как прекрасно я сервировала стол к завтраку, брови Мэгги высоко взлетают. Это мой сюрприз для мамы и папы: хочу, чтобы их первое совместное утро дома началось романтично.

Поддавшись вдохновению, делаю посреди скатерти сердце из розовых лепестков, а потом (Мэгги продолжает наблюдать) сгребаю все газеты за неделю и отправляюсь с ножницами в свою комнату. Столько новостей могло пройти мимо, мне нужно быстро все исправить.

«В понедельник Луна вошла в знак Близнецов, что означает подъем внутренней активности» (в тот день я была особенно задумчивой), потом «во вторник Юпитер начал свой путь, и мой шестой дом здоровья вышел на первый план» (в тот день я раза три чихнула). «В среду произошло соединение Сатурна с Меркурием» (может быть, как раз поэтому я провалила тест по математике), а из-за вчерашнего «транзита» мне пришлось съесть столько шоколада.

Ну, я, конечно, не полностью полагаюсь на гороскопы. Как сказал Макс, очень маловероятно, что на земле есть только двенадцать типов личности, в зависимости от того, когда родители произвели на свет потомство, но…

Именно это и должен говорить Лев.

Смотрю на часы (у меня в запасе есть еще полтора часа, потом я смогу выйти как раз вовремя, чтобы хорошенько опоздать), затем быстро просматриваю гороскоп Макса за последние несколько дней, Мерси (Водолей) и Фейт (Рыбы). У всех них сейчас хорошие дни, и это утешает. После вырезаю свои гороскопы на эту неделю и приклеиваю их над сияющими лампочками моего Зеркала Судьбы, чтобы всегда держать руку на пульсе и знать, что происходит.

Здесь стоит сказать, что я Рак, или краб, то есть: с богатым воображением, преданная, эмоциональная, сочувствующая, с хорошей интуицией, легкоранимая и сентиментальная. У Рака есть и другие качества, не такие привлекательные: он любит убегать и прятаться, но, кажется, ко мне это не относится, так что я не считаю их особенно важными. Кроме того, мой асцендент в Рыбах, тоже водном знаке, так что у меня не должно быть любимчиков среди братьев и сестер, но на самом деле есть, и это, конечно, Эффи.

– Хоуп! – раздается стук в дверь. – Я сделала тебе чашечку чая.

– Войдите!

Пробегаю глазами утреннюю газету: совершенно забыла посмотреть прогноз на сегодня. Иногда я читаю их онлайн, а порой беру из газет – зависит от того, какое предсказание хочу увидеть.

– Спасибо!

В комнату входит Мэгги и ставит на туалетный столик мою кружку с надписью «Актриса, которая получит “Оскар”». Потом она автоматически подходит к окну и задергивает длинные красные бархатные шторы. Кажется, они собирают кучу пыли, но это небольшая плата за голливудский шик в моей комнате.

– «Касабланка» опять покосилась, – вздыхает Мэгз, поправляя на стене постер в раме с целующейся парой. – Это слишком страстная парочка, они постоянно друг друга толкают.

Закашлявшись, киваю. Наверное, или просто я иногда приклеиваю фотку со своим лицом вместо Ингрид Бергман, чтобы посмотреть, как буду выглядеть в такой жаркой сцене.

Нужно сказать, что довольно романтично.

Я с улыбкой продолжаю просматривать газету, ненадолго задерживаюсь на шестой странице (почти вся она занята Мерси, вываливающейся из такси) и быстро отвожу глаза от размытого снимка, сделанного с дальнего расстояния, на котором папа бежит рядом с какой-то брюнеткой, а заголовок гласит: «Риверс тренируется вовсю».

– Знаешь, – говорит Мэгги, рассматривая постер с Мэрилин, – наверное, тяжело вот так – быть вечно запертой дома.

– Да нет, – весело отвечаю я, пробегая глазами знаки зодиака: Овен, Весы, Скорпион, Стрелец… – я очень даже счастлива. И постоянно чем-то занята. И вообще, осталось всего четыре месяца до того, как я совсем перестану появляться дома, так что пока у меня хорошая возможность поднакопить силы.

Козерог, Лев, Близнецы, Водолей…

– Но все же, – продолжает Мэгз, – тебе должно быть очень одиноко.

– Не-а, – Телец, Дева, Рыбы… – Ну, всегда можно посмотреть фильм или почитать гороскопы…

Рак!



Венера движется, и ваша судьба движется вместе с ней. Раки, кто-то особенный уже в пути, так что смотрите в оба, чтобы не пропустить его. Любовь зовет!



Кажется, у меня остановка сердца.

Быстро перечитываю гороскоп: «кто-то особенный, кто-то особенный».

Кто-то особенный.

Волоски на руках встают дыбом. Я ведь знала, что это должно случиться, что-то чувствовала, какое-то движение в воздухе, планеты выстраивались как-то иначе, звезды сходили со своего пути, драматическое напряжение нарастало. Значит, я была права.

Вот оно.

Потому что, ну честно, кому нужны эти Сатурн с Плутоном? Вот кого я так терпеливо выискивала каждое утро – Венеру, богиню любви!

И вот наконец она здесь.

– …два тяжелых года… Вы все через многое прошли… Неудивительно, что ты чувствуешь себя такой…

Сложив газету, вскакиваю и бегу к окну.

Где он? Кто он? Может, к нам едет заказ из цветочного магазина и Он за рулем? Или Он почтальон, молочник? Либо Он увидел в газетах мой локоть, сразу влюбился и всю неделю пытался меня разыскать? О-о-о, интересно, как Он выглядит, во что будет одет, что скажет, что я ему отвечу…

– …все наладится… Придет твой час… Ты еще так…

Или… Ну конечно! Он будет сегодня вечером на премьере!

«Смотрите в оба, чтобы его не пропустить».

В панике смотрю на часы – уже половина десятого. Все Раки уже целый день бродят по улицам, находят свои вторые половинки и влюбляются с самого утра. А я все прошляпила и так задержалась, что кто-то из них может забрать и мою.

А вдруг (только не это!) они уже его забрали?!

Меня захлестывает ужас. Не могу поверить: как я могла упустить свою вторую половинку только потому, что изо всех сил готовила этот драматический выход?!

– …В общем, я написала Бену, и он сказал, что будет рад заскочить ненадолго – составить тебе компанию. Может, фильм вместе посмотрите…

В панике смотрю в Зеркало Судьбы.

Шанс встретить истинную любовь дается только раз в жизни. А если моя вторая половинка как раз ищет меня сегодня, а меня там нет?

Вдруг Венере станет скучно, она уйдет и вернется только тогда, когда мне будет… ну, там… тридцать шесть, и будет уже слишком поздно?

Вдруг из-за какой-нибудь пары часов мне достанется какой-то второсортный бойфренд или (вот что самое ужасное!) я вообще навеки останусь одинока?

Если мешать звездам, они могут реально обидеться и навсегда вас забросить. Больше нельзя терять ни минуты.

Со скоростью света влетаю в свою гардеробную и надеваю платье, которое было на маме в последней сцене «Нашего сердца», за минуту до того, как она (спойлер!) взлетела в воздух от разрыва ручной гранаты. Это милое винтажное платье до колен серебристо-серого цвета. Завязываю атласный пояс и подкладываю в лифчик ватные подушечки.

Мажу губы блеском и направляюсь к двери. Придется ехать ненакрашенной. Позор, конечно, но моему Кому-то Особенному я понравлюсь и такой, ведь так оно все и бывает.

– …будет здесь через полчаса, после того как… Хоуп, ты куда?

Оборачиваюсь к Мэгги.

– К маме на премьеру, – отвечаю, натягивая балетки Эффи. Мне придется бежать навстречу судьбе, тут не до каблуков. – Я должна там кое с кем встретиться.

Могу официально заявить: «Любовь зовет!».

И я хочу ответить на призыв.




12


ХОУП бежит по берегу Темзы. Теплая ночь, ароматы цветов, свет звезд. ГОРЯЧИЙ ЮНОША…



Окей, кажется, я бегу не в ту сторону. Так, дубль два.



ХОУП бежит по берегу Темзы в противоположном направлении. ГОРЯЧИЙ ЮНОША, засмотревшись на звезды (потому что в душе он поэт), врезается в нее.



ЮНОША

(моргая в замешательстве)

Я думал, что вся красота вселенной – у меня над головой, но ничто не может сравниться с тем чудом, что стоит…


Нет, ему нужно быть немного резче.



ЮНОША

(сердито)

Эй, смотри куда…


Нет, это грубо.



ЮНОША

(смущенно)

О, простите, пожалуйста! Могу я искупить свою вину, если приглашу вас на долгую приятную прогулку под луной?


Ага, вот этот мне нравится.

Но, вообще-то, это глупый сценарий. Я должна встретить его на вечеринке, а не на бегу от станции «Ватерлоо». Но все равно неплохо бы заготовить это выражение лица: «удивленное, но скромное и сияющее».

Когда я Его встречу, мне нужно будет присесть и, наверное, выпить энергетик.

К тому же здесь такая идеальная обстановка.

Мерцающие огни отражаются в реке, уличный музыкант играет на скрипке, а целующиеся парочки, как лепестки роз, тут и там рассеяны по набережной. Чувствую, роман всей моей жизни вот-вот начнется. Уже завтра я буду такой же, как половинка каждой целующейся пары.

Со звоном в ушах подхожу к галерее «Тейт Модерн».

Впечатляющее здание: длинное и приземистое, с узкими окнами, в середине, как нос, вверх поднимается высокая труба. Сейчас десять, так что вечеринка должна быть в самом разгаре. Везде расставлены синие прожекторы, деревья вокруг здания залиты синим светом, в небе разбегаются голубые лазерные лучи, а к главному входу ведет ковровая дорожка цвета льда. Вокруг здания не меньше чем в восемь рядов толпятся мои будущие поклонники, они терпеливо визжат, кричат и хлопают.

А где-то внутри здания мама и папа, и Макс, и Мерси, и Фейт.

И Он.

Запыхавшись и немного вспотев, протискиваюсь через толпу, сбрасываю плащ Мерси и вручаю его вышибале у входа.

– Позаботьтесь об этом, пожалуйста.

Расправляю плечи. Осанка идеальная.

– Только не забудьте: это Prada и не мое. Спасибо.

У верзилы отвисает челюсть.

Потом подныриваю под голубую ленту и (поставив руку на бедро) скольжу к входу по голубому ковру; машу, киваю публике и даже пару раз останавливаюсь, чтобы меня могли сфотографировать. Если мама с папой увидят меня здесь, я здорово влипну, но, пока могу, все-таки хочу насладиться этой минутой славы.

– А вы вообще кто? – кричат из толпы.

– Это секрет, – отвечаю и посылаю им воздушный поцелуй. – Загляните в газеты месяца через четыре, тогда моя личность будет раскрыта!

С загадочной улыбкой проскальзываю к стеклянным дверям.

Окна затемнены, и на входе стоит еще один вышибала. У этого есть папка со списком приглашенных – пора снова становиться апельсином, Хоуп. Набираю в грудь побольше воздуха, вздергиваю подбородок, и мне кажется, что я правда превращаюсь в человека, которого с распростертыми объятьями ждут на вечеринке.

Небрежно опираюсь рукой о дверной косяк.

– Привет! – выдыхаю при виде шикарной пары, которую, конечно, по одному кивку охране пропускают внутрь. – Боюсь, не могу открыть вам свое настоящее имя, – а мимо меня скользит еще одна блестящая пара, и за ними – пожилой мужчина, известный по ролям в боевиках, – но позвольте вас уверить, – проходит девушка всего на несколько лет старше меня, – что меня никак нельзя исключить из этой вечеринки! Просто примите как факт, что меня нужно…

Взрыв смеха.

– Ты горячая штучка, мышонок.

У меня все внутри холодеет.

– Почему ты так тяжело дышишь? – Из темного угла выходит Макс, убирая в карман телефон. – Ты что, бежала за нами следом, Пудель? Уши хлопали, а хвост развевался по ветру?

Мимо проходит шикарный парень с ирокезом и подмигивает мне. Потом он тоже исчезает за дверью.

Я автоматически кидаюсь за ним (мысль в голове: это Он!), но сильные плечи отталкивают меня от двери. У Макса на голове новая черная войлочная шляпа. Тупая новая шляпа. Шляпа тупая и братец тупой, и я их обоих ненавижу.

– Вообще-то, – в отчаянии говорю вышибале и тыкаю пальцем Максу в лицо, – боюсь, это просто мой сумасшедший поклонник и он хочет испортить мне жизнь. У меня есть запретительный приказ, так что буду вам очень благодарна, если выпроводите его отсюда и отправите прямиком в реку.

– Мистер Валентайн, эта девица вам сильно докучает?

– Обычно да, – с улыбкой отвечает Макс вышибале и за руку тянет меня к выходу. – Почти всегда, если точнее.

Еще одна красивая пара из высшего класса скользит мимо нас и исчезает в Волшебной стране вечеринки, где полно Самых красивых парней. Мое сердце бьется как сумасшедшее.

Любовь всей моей жизни сейчас останется у меня за спиной.

– Ну пожалуйста! – я встаю на цыпочки, вытягиваюсь во весь рост и судорожно хватаюсь за ткань со снежинками, которая украшает стену. – Макс, поверь, ты не понимаешь. Сегодня такой важный вечер. И я уже опоздала! Так говорят звезды, Макс. Это моя судьба. Вселенной нужно, чтобы я была там, она мне это сказала. Венера движется!

Слева от нас слышны разговоры и громкая музыка.

Доносится звон бокалов, из-под двери льется яркий свет. Каждый раз, как открывается дверь, я вижу сцены из настоящей жизни: красивая одежда, красивая еда, красивые люди, красивые разговоры. Там красивая мама с красивым папой, с Фейт, Мерси и бабушкой, фотографы, оливки на палочках, куча парней, в которых я могла бы влюбиться.

Снова тянусь в ту сторону.

– Вселенной нужно, чтобы ты была здесь? – Макс хмурится. – Хоуп, ты должна перестать делать все, что говорят тебе эти дурацкие гороскопы. Это не руководство к действию, это беспорядочные строчки, которые создает какой-то лузер, сидя в чулане.

– Это тебя создал какой-то лузер, сидя в чулане!

– Да в них даже смысла нет! Знаешь, как здорово я влипну, если разрешу тебе войти, Пудель? Я и так уже каждую ночь играю труп.

Слева опять слышен звон бокалов: там пьют шампанское.

– Макс, пожалуйста. – Мой голос дрожит, и это странно, потому что я пытаюсь придать ему уверенные и спокойные нотки. – Прошу тебя. Там идет жизнь, а я всегда по другую сторону. Кажется, я не могу больше ждать. Я так устала всегда, всегда, всегда, всегда сидеть в одиночестве!

Брат с удивлением смотрит на меня.

– Кажется, ты правда устала.

– Дело в том, Макс… – Он не мигая смотрит на мой лоб. – Макс! – я резко дергаю его за рукав смокинга. – Ау! Послушай, Макс, я с тобой разговариваю!

– Помолчи, Пудель, я думаю.

Не успеваю я и глазом моргнуть, как у меня на голове оказывается шляпа.

– Что ты делаешь? – с возмущением шиплю я и сбрасываю ее с головы. – Если хочешь выглядеть как идиот без всякого вкуса, это твое дело, но не порти хотя бы мой имидж!

– Если хочешь попасть на вечеринку, придется и самой выглядеть идиоткой.

Я уставилась на него. Какого черта все это…

– О боже, правда?! Если я натяну эту шляпу, ты пустишь меня туда? Правда пустишь? Честно-пречестно, несон… несон…

– Несомненно? Да. – Макс улыбается. – Тебе нужна эта вечеринка. Может быть, еще приложение для медитации. И однозначно – словарь.

Я с радостным визгом кручусь на месте.

Я люблю своего брата! Он лучший старший брат на свете, и я беру назад все, что сейчас о нем подумала.

– Только сделай одолжение, – говорит Макс и берет меня за плечи, – не выпендривайся и прекрати вертеться. Я должен первым видеть всех, с кем ты там повстречаешься. Всех. Старайся не попасться на глаза бабушке, Мер и Фейт, опусти голову пониже, веди себя тихо и держись поближе к стене. Сегодня вечером ты призрак, поняла?

– Абсолютно! – Я энергично киваю, выставив вперед руку. – Меня никто не увидит. Я буду невидимкой, привидением, превращусь в настоящего фантомаса. Я даже не поздороваюсь с мамой и папой, когда их увижу, – обещаю.

– Фантом, а не Фантомас, мышонок. – Макс немного хмурится и обнимает меня за плечи. – Помни, По, ты сама хозяйка собственной судьбы.

Я закатываю глаза. Ведь я и иду вершить свою судьбу!

– Она со мной. – Макс улыбается вышибале, снова напяливая на меня шляпу с широкими полями. – Немного проблем никому еще не повредило, а?

Со слишком уж театральным поклоном брат распахивает передо мной двери на вечеринку, так что их стук не может не привлечь внимание.

– Пора веселиться!




13


И … охота началась.

– Привет! – Я широко улыбаюсь прикольному худому парню, предлагающему мне приветственный коктейль, и сдвигаю Максову шляпу назад так, чтобы стало хорошо видно лицо. – Кто вы по зна…

– Ты сначала хоть в дверь войди, – смеется Макс, вручая мне сверкающий бокал с голубым колотым льдом, и заталкивает меня в зал. – Не будь посмешищем, сестренка. Постарайся успокоиться.

Какой у меня умный брат. Я же не хочу по ошибке подцепить себе ужасного парня только потому, что он держит поднос с… (тяну через трубочку напиток) чем-то совершенно прекрасным.

Улыбаюсь и осматриваюсь, чтобы понять расположение сил.

Нижний этаж галереи «Тейт Модерн» – это длинный зал чуть ли не со стометровыми потолками, с которых свисают гигантские сосульки. На полу сверкают снежинки, очень похожие на настоящие, толпы парода сидят на белых кожаных диванах, а воздух над нашими головами прорезают голубые лазерные лучи. Недалеко от меня – полукруглая барная стойка с голубой подсветкой, вся заставленная ледяными бокалами, а в другом углу подтанцовывает диджей, положив одну руку на огромные наушники.

На стены вокруг нас проецируются фотографии горных вершин размера IMAX, и среди них мелькают небольшие кусочки мамы, снимающей фильм: изящная рука, прядь светлых волос, серые глаза.

Быстро оглядываю толпу, но родителей пока не видно, хотя уже очень поздно.

Я же вам говорила, что они не будут спешить и волноваться: настоящие профессионалисты.

– Макс! – перед нами выскакивает какой-то человек, и начинаются фотовспышки. – Макс Валентайн! Можно задать вам несколько вопросов? Посмотрите сюда!

– Иди, – шепчет мне брат, пониже натягивая мне на глаза шляпу и отталкивая от себя. – Лети как ветер, мой маленький Пудель, туда, где раньше был Турбинный зал. Ты свободна!

Я дрожу от волнения, крепче сжимаю свой ледяной бокал и решительно направляюсь к самому дальнему, самому людному, а значит, самому интересному залу.

Сияющие и залитые голубым светом, повсюду мелькают, смеются, пьют и болтают красивые люди, которых я знаю в лицо, но с которыми незнакома.

Здесь так много красивых парней, что у меня кружится голова.

– Какая же это все пошлятина, – громко говорит с южноафриканским акцентом какая-то женщина; она поднимает ногу и с отвращением смотрит на свой каблук. – Все липкое, как тебе нравится. Этот искусственный снег портит мне обувь.

Ее друг смеется.

– А ты хотела изящества от Джульетты Валентайн?

– Да, ты прав. Смотри, что происходит, когда становишься слишком старой для романтических ролей. Приходится самой снимать слащавый романтический фильм про горы. Я его еще не смотрела, но уверена: «Вершина» – это полный провал.

К горлу подступает комок. Мама – прекрасная романтическая актриса, а «Вершина», конечно, должна быть прекрасным романтическим фильмом. Но Валентайны всегда играют с достоинством, так что как будущий их идеальный представитель я стараюсь быть выше этого.

Будь апельсином, Хоуп.

– Привет, – говорю очень симпатичному официанту с большими карими глазами и русыми волосами с тугими завитками, который предлагает мне волован с козьим сыром. – Ну… и кто вы по знаку зодиака?

Он с удивлением смотрит на меня.

– М-м-м… Овен.

– А, – киваю я со знанием дела. – Баран. Я должна была догадаться по волосам и закускам на подносе.

Честно говоря, не лучший вариант для любовного союза: Овны могут быть агрессивными, склонными к конкуренции, а также упрямыми (готовы лбом прокладывать себе дорогу), но, уверена, мы сможем вместе поработать над этими недостатками.

– И… часто вы здесь бываете?

– М-м-м… каждую пятницу. Это моя работа.

– Как это мило. – Я кладу в рот волован. Хотя… это означает, что мы никуда не сможем ходить вечером по пятницам, а ведь по традиции это вечер свиданий. – Скажите, а вы работаете по субботам, на День святого Валентина, в канун Рождества и Нового года или, например, второго июля, потому что это мой день рож…

В мою сторону движутся Фейт и бабушка.

Странно, кажется, теперь на Эффи простое белое платье и совершенно никакой косметики. Может, она упала в лужу по дороге и ей пришлось избавиться от всего моего стильного наряда? Бедняжка!

Быстро, пока они меня не заметили, пониже натягиваю на глаза шляпу и вручаю официанту одну из своих подписанных фоток.

– Я очень хотела бы продолжить этот захватывающий разговор позднее. Проверьте по зодиакальному календарю, когда будет благоприятный момент.

Потом быстро прячусь за колонну.

И как раз натыкаюсь на следующего красивого парня, который тоже стоит за ней. Здесь как будто ферма по выращиванию красавчиков. У этого блестящие черные волосы, зеленые глаза, и от него пахнет кокосом. Знаю его по телешоу о… волках, вампирах, ангелах. Ну, в общем неважно. По сути дела, это все одно.

– Ого! – говорит он, поднимая на меня глаза от телефона и широко улыбаясь. – Откуда ты взялась?

– Из Ричмонда, – улыбаюсь в ответ. – А ты откуда?

Он смеется.

– Стивенидж. И куда направляешься?

– Какой прекрасный вопрос, – с восторгом говорю я, игриво заламывая шляпу набок. – Наверное, в Голливуд, но это, скорее всего, долгосрочные планы. Мама говорит, очень важно сначала построить хорошую театральную карьеру здесь, в Англии, чтобы все знали, что ты серьезный актер. Может быть, сначала – ведущая роль где-то в Вест-Энде, потом в независимом фильме, который непременно получит какую-нибудь премию, и вот в этот момент я перееду в Лос-Анджелес, где…

Кто-то хватает меня за руку и резко тянет назад.

– Нет уж.

– Здоро?во, Макс, – смеется парень-волк-вампир-ангел. – Как дела?

– Если еще раз подкатишь к ней, чувак, сразу стану убийцей. Это моя малышка сестра, ей пятнадцать, а я читал газеты, так что отвали.

Макс разворачивает меня в другую сторону, снова натягивает шляпу мне на глаза и толкает меня обратно в толпу.

– Попробуй еще раз, Пудель. Постарайся выбирать получше.

Я сбита с толку и почти ничего не вижу, но снова смело шагаю в гущу гостей.

Родителей все еще нигде не видно (вот это спокойствие, обалдеть), зато есть еще один симпатичный парень, мой потенциальный Герой, который стоит у…

– Воу-воу-воу! Это кто тут пришел тусить с такими кислыми, тухлыми минами, а?!

Один за другим все гости замолкают и поворачивают головы к дальнему концу зала. Все внутри у меня холодеет, и я тоже медленно поворачиваюсь.

– Да расслабьтесь, чуваки! – кричит моя сестра в диджейский микрофон. – Мы богатые, знаменитые и везучие, помните? Мы самые счастливые люди на земле! Счастливые, счастливые, счастливые. Счастливые, слышите?! Так что же вам еще надо?!

Опасно покачиваясь, Мерси карабкается на пульт диджея.

– Отвянь, – добавляет она и пинает беднягу носком кожаного сапога на высоком каблуке. – Можно подумать, тебе тут не платят в десять раз больше, чем в «Макдоналдсе». – Потом она начинает стучать по микрофону своими кольцами. – Пора танцевать!

Тишина.

– Я сказала: пора танцевать!

Наклонившись, Мер стучит по кнопке, и начинает грохотать музыка.

– Воу! – несмело кричат несколько человек, наверное, ее друзей, и размахивают руками. – Давай! Зажигай!

– Бедные дети Валентайнов, – бормочет кто-то, качая головой. – Что творится в этой семье…

Натянув шляпу пониже, по краю зала я пробираюсь в сторону диджейского пульта. Мер подняла руки и трясет попой во все стороны, а ее распрямленные волосы беспорядочно развеваются.

Неудивительно, что бабушка никуда ее не приглашает.

– Что ты делаешь? – Внизу неожиданно появляется Эффи и пытается стянуть сестру вниз, схватившись за ее брюки. – Мерси, спускайся.

– Да, я опускаюсь, – со злостью кричит наша старшая сестра. – Я опускаюсь все ниже, и никому нет до этого дела!

– Сегодня ты не будешь это устраивать, – отвечает Фейт спокойным голосом. – Слезай сейчас же.

Мерси старается и ее отпихнуть, но Эффи легко уворачивается от ее ноги и быстро снимает туфли на каблуках, которые я для нее выбрала. Она взбирается босиком на диджейский стол, хватает Мерси за талию и вместе с ней спускается вниз. Моя красавица сестра оказывается на удивление сильной.

– Простите, все, – воркует она в микрофон, без усилий перекинув сестру через плечо. – На завтра не набралось материала для шестой страницы, так что моя сестра проявила чудеса альтруизма.

Кое-кто в смущении хихикает.

Диджей откашливается, надевает наушники и снова включает музыку, а Эффи тащит все еще брыкающуюся Мерси в одну из боковых комнат, закрытых для публики.

Я проскальзываю туда вслед за ними.




14


Иногда почему-то забывается, что, пока сцены из твоей жизни происходят в одном помещении, жизнь других людей может параллельно кипеть за соседней дверью.

Потому что по-настоящему мы видим людей только тогда, когда их истории пересекаются с нашими.

Особенно в тот момент, когда этого не предполагается.



Тихо прижимаюсь к двери.

В дальнем углу комнаты Мерси рычит от ярости:

– Какого дьявола?! Кто дал тебе право, ты, глупая, самоуверенная мелкая…

– Хватит. – Голос Фейт изменился почти до неузнаваемости. – Хватит, Мерси. Ты каждый раз так себя ведешь, и меня это уже достало.

Смех Мерси похож на злобный лай.

– О нет! Я задела тебя, Эфф? Порчу твое идеальное будущее и безупречную репутацию? Прошу тебя, позволь мне тихонько лечь на пол и слиться с ковром, чтобы не стоять больше на твоем блестящем пути!

– Ты стоишь на своем собственном пути, Мерси. Эгоистичная дура, которая занимается саморазрушением. Ты портишь свою жизнь, и, честно говоря, теперь мне уже, кажется, на это наплевать.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=56446049) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения